Запас прочности

Поминутно заглядывая в схемы и инструкции, Виктор бродил по лодке. Прошло две недели, а он только поверхностно, неподробно проследил по отсекам прохождение магистралей. Потом как-то, в один из дней, он выяснил, что не знает устройства клапана. В последний раз он видел эту штуку разобранной на занятиях по машиностроительному черчению на первом курсе. Вертишь против часовой — открываешь, по часовой — закрываешь. Вот и все, что Виктор знал. Когда при нем мичман очень ласково рассказывал матросу, что такое прокладка в клапане, Виктору стало жарко. Он даже не знал, где эта прокладка должна была находиться. В голосе мичмана дребезжала ярость.

— Моряку современного ракетоносца, — говорил мичман, — нелишне знать… Моряку подводного крейсера не к лицу гнушаться…

Всегда и везде употреблялось одно слово — «лодка». Иногда слово «пароход». А тут шли сплошь «ракетоносцы» и «подводные крейсера»…

Два дня Виктор ходил, нося в себе сознание того, что он не знает устройства даже простейшего, грубого клапана, каких на лодке сотни и тысячи. Он бродил, лазил по лодке и боялся показываться на глаза не только офицерам, но и матросам — все они сейчас были для Виктора на одно лицо: все готовы были крикнуть по «фрегату»: «Лейтенант, пошел осушительный за борт!» или «Пустить компрессор!»

На плавбазу Виктор возвращался поздно вечером. От лодки до плавбазы было всего несколько пирсов. Над бухтой висела полная луна, холодно освещавшая неровный лед. В последние дни морозы все усиливались, и приписанный к базе ледокол по нескольку раз в сутки молол ледна выходе из залива, чтобы лодки не оказались запертыми. Когда начинался отлив, то лед уже не хрустел на камнях, как две недели назад, а скрипел и лопался, и куски его потом косо смерзались друг с другом.

В эти дни Виктор не писал писем. О чем было писать? О том, что лодки вблизи совсем не такие, как издали, и за месяцы преддипломной практики он их не разглядел? Письма писать не хотелось… Виктор поднимался на трап плавбазы и шел к себе в каюту. В один из таких вечеров на своей койке он нашел телеграмму.

«Хотим быть с тобой вылетаем завтра встречай…» И час самолета.

Виктор сел в шинели на койке. Внутри у него стало пусто. Жизнь, которой он жил до этого момента, показалась ему легкой до чрезвычайности. Завтра прилетит Татьяна с завернутым в одеяло сыном. Все связанное с собственными делами показалось Виктору в этот момент удивительно несложным, а все связанное с семьей — неразрешимым…

Завтра он ее увидит. Они завтра прилетят. Но куда? Куда их деть? Как Виктор уже знал, существовал целый список очереди на квартиры в городке. В этом списке были даже старшие офицеры. Их жены ждали где-то там, южней. А его жена вот ждать не стала.

Виктор понесся дать телеграмму, чтобы не ехали. Но почта в городке уже закрылась. Телефона у тещи в Ленинграде не было. И вдруг Виктор ощутил за Татьяну гордость. События было уже не остановить. Пахло это точным расчетом.

Так и не отправив телеграммы и не позвонив в Ленинград, Виктор вернулся на плавбазу и стал искать кого-нибудь, кто мог бы его завтра отпустить на аэродром. Нашел он помощника командира.

Помощник у них был громадный черный мужчина — веселый и шумный, как дитя. Виктор пока еще не мог понять, чему вокруг него смеются. Шутки помощника казались ему плоскими, и смеяться им казалось ему подхалимством.

Помощник был в каюте. Сидел он без кителя, и спина его под рубашкой ходила, как ледяное поле, которое корежит ветром. Мужчина он был могучий, и ему, наверно, все время хотелось что-нибудь приподнять или обрушить, но сейчас он пел фальшивым голосом «Ехали на тройке с бубенцами» и ставил птички в какой-то ведомости. Он посмотрел на Виктора своими черными, нерусскими глазами, и в глазах его запрыгал смех.

— Говори, — сказал он, продолжая петь.

Виктор объяснил ему. Помощник спел еще немного и помолчал, будто удивляясь, будто удивляясь, что Виктор не говорит дальше.

— И только? — спросил помощник, не переставая ставить птички. — А я думал — ты человека убил…

— Какого человека?

— Врывается ночью, глаз косит, губа трясется… Ну, думаю, имеем пену!

Пришлось ждать, пока он кончит хохотать. Замолчал помощник внезапно и посмотрел на Виктора прищурившись.

— Послушай, а что я придумал-то… Может, мы тебя спрячем, а?

— Зачем?

— Ну будто ты в море. А они приехали — справа сопки, слева сопки, прямо сопки. У них на обратную-то дорогу деньги есть?.. Да ты что, обиделся? От же народ пошел! Служить-то, парень, еще долго. Ох, и поездят же на тебе боевые друзья! — Он смотрел на Виктора уже серьезно, но глаза его все равно смеялись.

Через полчаса Виктора нашел угрюмоватый старший лейтенант и сказал, чтобы тот вез своих в его комнату, — жена с дочкой к старшему лейтенанту должны были возвратиться из Москвы недели через две.

* * *

И она прилетела. Полукруглый проем самолетной двери был у нее над головой, как оправа старого медальона…

— А если бы я ушел в море? — спросил Виктор.

— Я бы тебя ждала.

— Но где?

— Где-нибудь у вас, в городке…

— Но тебя бы даже не встретили.