Запас прочности

И вдруг он все понял. Взрывами его отбросило в небольшое углубление песчаного дна, а сверху лег корабль… Как просто… Если бы не эта ямка… И он представил себе стальную махину в несколько десятков тысяч тонн, неотвратимо опускавшуюся на человека.

Никитина охватил страх. Затуманилось сознание, и он провалился в черную безмолвную пустоту…

Тихо и темно. Совсем тихо и совсем темно.

«Хоть какой-нибудь звук! Чертова тишина», — подумал Никитин, когда снова вернулось сознание. Страшно остаться одному в беде… Ведь и раньше бывали трудные минуты, но таким одиноким и беспомощным он никогда себя не чувствовал.

«Слово бы услышать… Одно слово! — повторил он, напрягая слух. — Нет, ни звука».

Сигнальные концы накрепко зажаты судном. Но ведь воздух поступает непрерывно… Значит, о нем помнят?

Никитин попытался встать, однако шлем сразу уперся в днище корабля. Лежа на спине, он рукой легко доставал стальные листы. Заскрипел песок, придавливаемый тяжелым корпусом. Корабль медленно оседал вниз.

— Мама! — непроизвольно вырвалось у моряка.

— Я Никитин, — без всякой надежды сказал он в микрофон. Ему просто хотелось услышать свой голос. — Я Никитин. Слышите меня?

Не слышат.

Тишина, показалось, сделалась еще зловещей…

— Разгильдяй! Что? На партийном собрании шею намылим, — ворвался вдруг шумный голос Фитилева. — Смотри, провода оборваны, не видишь? Черт знает что такое!

— Я слышу, Николай Иванович, — выдохнул Никитин. Закончить фразу у него недостало сил.

— Никитин! — радостно раздалось сверху. — Как себя чувствуешь? Что? Успокойся, голубчик, все будет хорошо. Рассказывай, Петя!

Словно тяжелый груз свалился с Петиных плеч. От Фитилева он узнал, что на грунте Фролов и еще два водолаза ищут его.

Но что это? Опять заскрежетал песок, опять леденящие душу толчки. Но самым страшным было другое: к водолазному шлему прикоснулась сталь оседавшего исполина.

…Фитилев, зажав до боли в руке потухшую трубку, прислушивался к бессвязным словам Никитина. Когда водолаз умолкал, на душе у командира делалось скверно.

«Он должен прийти в сознание. Во что бы то ни стало прийти в сознание, иначе — смерть…»

— Петя! — радостно сказал он. — Сейчас получили известие. От жены… Ты слышишь, Петя?.. Родился сын, слышишь? Родился сын! Почти пять килограммов! Богатырь!

— Сын? — чуть слышно откликнулся телефон. — Сын, Андрей!

— Да, да, Андрей! — с готовностью подхватил Фитилев. — Ты того, держись, Петя! Воздух, воздух не забывай травить…

…Опять скрежет песка! Нет, это снег скрипит под ногами. Никитину чудится родной лес, вековые ели, засыпанные снегом… Звонко поют пилы, стучат топоры. Среди лесорубов он, Петя Никитин.

Вздымая снежные вихри, одно за другим падают деревья. Вот дрогнула вершина столетней ели, дерево валится на него, надо бежать. Но бежать Петя не может: не вытащить ног из глубокого снега. Он хочет крикнуть, позвать на помощь — нет голоса… непомерная тяжесть легла на грудь… Душно.

Бред и явь смешались. Мучительное томление охватило Петю. Нудно и тошно звенит в ушах, стучит сердце. Нет, не только сердце, все существо Никитина пульсирует в неистовом ритме.

— Да, Андрей же, сын…

Кто это сказал? Он сам или кто-то другой? Отчетливо возник образ сына, каким он себе представлял его.

— Андрей! — кричит Никитин и приходит в себя.

Сколько прошло времени, он не знал. Час или мгновение?

Пришло сознание, пришли и звуки. Скрежещет песок… опять наседает корабль. Но и другие звуки проникают сквозь медный шлем: он слышит шум винта… Кто-то скребется назойливо и громко. И вдруг — удар…

Перед глазами идут круги: красные, оранжевые, желтые… Дыхание перехватило.

Тихо открылась дверь в каюту. Вошел водолаз Фролов. В руках у него телеграмма.

Петя Никитин спит, дышит спокойно.

— Д-дочь родилась. С-сегодня утром, — бормочет Фролов. — Врачи п-поздравляют. — Он нерешительно вертит в руках бумажку. — Разбудить Петра надо.

Зосима шагнул к постели, но вдруг широко открыл глаза: голова у Никитина совсем-совсем белая.

— Дочь!.. А я и хотел дочь. — Никитин приподнялся на локте и, не мигая, смотрит на друга. — Понимаешь, нарочно это я… Страховался, когда про сына говорил, и думал… — медленно сказал он и снова свалился на подушки.

Фролов засопел носом и стал медленно пятиться к двери.

Александр Шевцов ТУМАН

1

Плавучая база возвращалась в порт из далекой Северной Атлантики. Десятки тысяч бочек с сельдью заполнили трюмы огромного теплохода и даже стояли ровными рядами на всей широкой палубе. Плавбаза огрузла, осела и плавно врезалась во встречную океанскую волну. Шла мертвая зыбь — отголосок недавнего шторма.

Моряки, собравшиеся на палубе, думали уже береговые думы.

Осенняя ночь так плотно обступила теплоход, что, казалось, форштевень резал не только волну, но и эту густую темноту. Полчаса назад судно вошло в полосу стойкого тумана и сбавило ход. Над океаном тоскливо и нудно завыла сирена.

Старые друзья — боцман и шеф-повар — стояли у фальшборта и молча курили. Повар докурил папиросу и бросил окурок за борт. Боцман коротко взглянул на друга:

— Ну, ты-то… тебе-то уж… Ты же старый матрас.