Правда, сейчас она сама не своя. Такой яростной я ее раньше никогда не видел. Ей больно… Очень больно. Я знаю, что она чувствует в последние дни. То же, что я чувствовал несколько минут назад.
Ревность, сжигающую изнутри. Боль от предательства. Отчаяние от того, что наши отношения превратились в этот кошмар и ничего нельзя вернуть…
Поэтому – она могла сделать это мне назло. На эмоциях.
Блин. Думать об этом совершенно невыносимо. А, тем более, представлять.
Нет!
Она не могла.
Но она была в одном полотенце. А он говорил что-то о бракованных резинках. Как будто они собирались начать и обнаружили этот брак. Или как будто у них уже все было, но им оказалось мало резинок…
В нормальном состоянии Ника никогда не поступила бы так. Но сейчас ее состояние бесконечно далеко от нормального.
Блин. Нет.
Вся эта ситуация была какой-то… ненастоящей, что ли. Там не было ни проблеска страсти. Или какой-то, даже самой тухлой, сексуальности.
У Ники был совершенно будничный вид. У суслика, кстати, тоже. И интонации были такие, как будто он говорил… не знаю… о замене крана на кухне.
Я брожу вокруг машины. Пыхчу, как паровоз. Пинаю колеса, еле сдерживаюсь от того, чтобы не врезать кулаком с уже и так сбитыми костяшками по капоту.
Надо успокоиться.
Я спокоен. Я совершенно спокоен…
Ни разу за все то время, что я знаю Веронику, я не испытывал такой ярости. Даже близко.
У нас всегда были спокойные гармоничные отношения. А сейчас… какое-то дикое буйство страстей!
Я снова влетаю в подъезд. Благо, препятствия в виде домофона нет – дверь распахнута и подперта кирпичом.
Дверь квартиры тоже, к счастью, до сих пор не заперта. У них тут вообще какой-то коммунизм. Двери не закрывают, шастают друг к другу по делу и без…
Я врываюсь.
И застаю Вероничку сидящей на полу. У стены. Она обхватила себя за колени, а, услышав меня, испуганно подняла глаза.
Сердце сжимается. Она такая маленькая и хрупкая… И ей точно сейчас ничуть не лучше, чем мне.
Но все равно – я дико зол.
– Собирайся! – рявкаю я. – Поехали домой.
Подхожу к ней и протягиваю руку. Она смотрит на мою ладонь, но не берется за нее.
Поднимается сама.
– Собирайся! – ору я.
– Нет, – отвечает она.
Я стискиваю зубы так, что они, кажется, начинают крошиться. Мой стоматолог явно будет недоволен…
– Уходи, – говорит Вероничка.
– Хочешь остаться здесь, с этим сусликом? Я вам помешал?
Слышу свой резкий грубый голос. Никогда раньше я так не разговаривал со своей женой.
– Идиот! – зло бросает Вероничка.
И это слово сейчас звучит для меня как музыка…
Она пытается оттеснить меня к двери. Но я не двигаюсь с места.
Ника оказывается близко ко мне, практически вплотную. Я вижу, что у нее влажные волосы, и они лежат как-то странно. Совершенно запутанные.
Сквозь незнакомый сладкий запах шампуня я ощущаю тонкий, еле уловимый аромат летнего луга. Как хорошо я его знаю… Вероничка всегда так пахнет. Сама по себе, безо всяких духов. И этот цветочно-травяной запах как будто переносит меня в наше счастливое прошлое. Совсем недавно у нас все было хорошо…
На секунду я даже прикрываю глаза…
Но только на секунду.
В следующее мгновение Вероничка толкает меня в грудь.
– Уходи! И не смей орать на меня и командовать.
– Я не ору!
Конечно, я ору.
Даже сейчас.
Вероничка тоже разговаривает на повышенных тонах. И смотрит так, как будто готова меня растерзать.
Вообще-то, это я ее застал с другим мужиком!
– У вас что-то было с этим сусликом?
– Не твое дело!
– Кто это вообще?
– Кто надо!
Я беру ее за плечи. Она вырывается.
Тогда я обнимаю ее крепко-крепко… Прижимаю к себе. Держу. Пусть дергается. Пусть царапается и кусается. Я ее не отпущу.
Но… Я не могу не думать о том, что видел недавно!
– У вас что-то было? – снова рычу я.
– Давай лучше поговорим о вас с Дианой. Не хочешь рассказать, как вы проводили время в обеденный перерыв в твоем кабинете? Она же приходила к тебе? Отвечай! Приходила?
Блин. Она что, с Людмилой разговаривала?
Да, Диана приходила. Хотя я ее не звал. Я не хотел общаться со своей бывшей.
Но ничего не рассказывал об этом Нике.
И все, что сейчас происходит – следствие этой моей ошибки.
Моей трусости.
– Пусти меня! – брыкается Ника.
А я утыкаюсь лицом в ее влажные волосы.
Просто не могу удержаться. Это как будто островок безмятежности посреди бушующего океана.
Я не выдерживаю и целую Нику в висок. Мои губы перемещаются еще ниже, к ее маленькому аккуратному ушку.
Она замирает.
Я не знаю, что я делаю…
Ника в моих объятиях. Такая родная и любимая. Несмотря ни на что…
За моей спиной раздается звук открываемой двери.
Неужели суслик вернулся?
Я оборачиваюсь с намерением стереть его в порошок.
Как он посмел?! Неужели еще и с резинками?
Да я сейчас эти резинки натяну ему на башку и завяжу узлом на причиндалах!
Но это не суслик. Это моя обожаемая теща.
– Что тут у вас происходит?
Я разжимаю свои стальные объятия. Ника вырывается. Тяжело дышит. Поправляет халат.
– Ничего. Максим уже уходит.
Теща таращится на меня с изумлением и выдает:
– Ника! Ты же девочка!
– И что?
– Девочки не должны драться!
А. Это она увидела мой подбитый глаз…
– Я сам ударился, – говорю я. – Споткнулся и упал на табуретку.