Запасной

То, что последовало за этим, было огненной бурей, которая, как мне временами казалось, поглотит меня. И я чувствовал, что заслуживаю того, чтобы меня поглотили. В течение следующих нескольких недель и месяцев были моменты, когда я думал, что могу умереть от стыда.

Типичной реакцией на фотографии было: Каким местом он вообще думал? Самым простым ответом было: Я не думал. Когда я увидел фотографии, то сразу понял, что мозг был отключён, что, возможно, он уже давно отключился. Хотелось пройтись по Британии, стучать в двери и объяснять людям: Я не подумал. Я не хотел ничего плохого. Но это не имело бы никакого значения. Приговор был быстрым и суровым: я либо тайный нацист, либо умственно отсталый.

Я обратился к Вилли. Он сочувствовал, но сказать было особо нечего. Потом я позвонил па. К моему удивлению, он был спокоен. Сначала я заподозрил неладное. Подумал, что, возможно, он рассматривает мои неприятности как ещё одну возможность усилить свой пиар. Но он говорил со мной с такой нежностью, с таким искренним состраданием, что я был обезоружен. И благодарен.

Он не стал приукрашивать факты. Дорогой мальчик, как ты мог быть таким глупым? Мои щёки горели. Знаю, знаю. Но он быстро продолжил, сказав, что это была глупость молодости, что он помнит, как его публично поносили за юношеские грехи, и это было несправедливо, потому что молодость — это время, когда ты, по определению, не закончен. Ты по-прежнему растёшь, развиваешься, учишься, сказал он. Он специально не упоминал ни о каких своих юношеских унижениях, но я знал. Его самые интимные разговоры просочились в сеть, его самые непродуманные высказывания раструбили. Допрашивали его бывших подружек, их оценки его занятий любовью попали в таблоиды и даже книги. Он знал, что такое унижение.

Он пообещал, что ярость по этому поводу пройдет, стыд исчезнет. Я любил его за это обещание, хотя — или, может быть, потому — что знал, что оно ложное. Стыд никогда не исчезнет. И не должен.

День за днём скандал разрастался. Меня ругали в газетах, по радио, по телевидению. Члены парламента призвали насадить мою голову на пику. Один сказал, что мне следует запретить въезд в Сандхерст.

Поэтому, по мнению сотрудников па, для очистки репутации потребуется некоторое действие. Мне совершить какое-то публичное искупление.

Я согласен, сказал я. Чем скорее, тем лучше.

Итак, па отправил меня к святому человеку.

51

БОРОДАТЫЙ, В ОЧКАХ, с глубокими морщинами на лице и тёмными мудрыми глазами, он был главным раввином Британии, так мне говорили. Но сразу же я увидел, что он был чем-то большим. Выдающийся учёный, религиозный философ, плодовитый писатель, автор более двух десятков книг, он проводил много дней, глядя в окна и размышляя о первопричинах печали, зла, ненависти.

Он предложил мне чашку чая, а затем сразу же начал. Он не стеснялся в выражениях. Он осудил мои действия. Он не злился, но это должно было быть сделано. Закрыть глаза на это было невозможно. Он также поместил мою глупость в исторический контекст. Он говорил о 6 миллионах, уничтоженных. Евреи, поляки, инакомыслящие, интеллектуалы, гомосексуалисты. Дети, младенцы, старики превратились в пепел и дым.

Несколько коротких десятилетий назад.

Я приехала к нему домой, чувствуя стыд. Я и теперь чувствовал что-то ещё, бездонное отвращение к самому себе.

Но это не было целью раввина. Конечно, он вряд ли хотел, чтобы я просто так ушёл от него. Он убеждал меня не расстраиваться из-за своей ошибки, а вместо этого быть мотивированным. Он говорил со мной с тем качеством, которое часто встречается у по-настоящему мудрых людей, — прощением. Он заверил меня, что люди совершают и говорят глупости, но это не обязательно должно быть их внутренней природой. По его словам, я показывал свою истинную природу, стремясь искупить вину. В поисках избавления.

В той мере, в какой он был способен и квалифицирован, он отпустил мне грехи. Он дал мне благодать. Он велел мне поднять голову, идти вперёд, использовать этот опыт, чтобы сделать мир лучше. Стать учителем этого мероприятия. Хеннерсу, подумал я, понравилось бы, как это звучит.

Хеннерс с его любовью к преподаванию.

Что бы я ни делал, всё громче раздавались призывы отстранить меня от службы в армии. Высшее руководство, однако, держалось стойко. По их словам, если принц Гарри во время службы в армии будет изображать фюрера, его накажут.

Но он ещё не в армии, добавили они.

Так что он совершенно свободен быть тупицей.

52

ОН ДОЛЖЕН БЫЛ СТАТЬ НАШИМ НОВЫМ личным секретарем: его звали Джейми Лоутер-Пинкертон. Но я не помню, чтобы мы с Вилли называли его как-то иначе, чем JLP.

Надо было просто назвать его Марко II. Или, может быть, Марко 2.0. Он должен был заменить Марко, но также и стать более официальной, подробной, постоянной версией нашего дорогого друга.