Запасный полк

— Я выносил этот план еще при прежнем командире бригады, при генерале. Он и слушать не хотел. — Солонцов грустно развел руками. — Он заявил, что не желает отвечать за возможные жертвы. Я писал туда, повыше... Но, знаете, не всегда достучишься. Кое-кто склонен был воспринимать эту идею как химеру! Или досужую выдумку. Так вот и готовили войска по старинке. Да, да, по старинке, точно так же, как в первую империалистическую... «Прикладом бей, штыком коли...»

Беляев вспомнил полковника Чернявского в ночь тревоги.

— Винтовкой тоже надо владеть в совершенстве, — сказал он. — Вы знаете, как Чернявский выполняет ружейные приемы?

— Я знаю также, как он руководит штабом соединения, разрабатывает документацию, лично «поднимает карты», читает Шекспира в подлиннике...

Они, Беляев и Солонцов, еще долго толковали после жаркой бани. И оба расстались с тем чувством, когда вдруг каждому становится понятно: как все же хорошо сложилось в жизни, что скрестились их пути.

2

Командир артиллерийского полка, гигант с наголо бритой головой, выслушал командира бригады стоя, несмотря на приглашение садиться.

— Вы хотите, чтобы я стрелял через голову маршевых рот с полной гарантией безопасности? — переспросил он, когда Беляев кончил.

— Да, это необходимо.

— Но это невозможно в наших условиях, товарищ полковник.

Беляев заметил под носом Семерникова капельки пота.

— Трусите?

— Откровенно скажу — да, трушу.

— Да вы садитесь.

— Нет уж, постою. Разрешите стоять.

— Стойте, ладно. — Его начал раздражать этот трусливый великан. — Какая разница: стоите вы или сидите? Факт тот, что трусите. — Хотелось сказать что-либо смертельно обидное по адресу бравого на вид полковника. — А я хочу обучать войска так, как этого требует фронт. Слышите? И найду в вашем полку батарейца, который не посмеет так откровенно, так постыдно признаться в трусости. Прикажу — и откроет огонь.

— Может быть, батареец и возьмет, товарищ полковник, грех на душу, а я, если разрешите...

— Какие же вы, с позволения сказать, артиллеристы, если не можете обеспечить элементарной точности на полигоне с предварительной пристрелкой; занимайтесь хоть две недели, хоть месяц наводкой, если пожелаете...

— Дело не в предварительной пристрелке, товарищ полковник...

— Дело в том, что засиделись, благодушествуете здесь... — Беляев уже почти с ненавистью смотрел на лоснящееся от пота округлое лицо Семерникова. — Нельзя оставаться тыловым обывателем, владея такими мощными средствами уничтожения, как артиллерия. Вам доверили материальную часть не для того, чтобы вы ее ежедневно протирали тряпочкой. Из пушек надо стрелять, черт возьми...

— Мы стреляем, товарищ полковник. Но только не по своим. — Семерников говорил густым басом, и в повадке его сквозила уверенность бывалого и даже бесстрашного человека.

— Да почему же обязательно по своим? — вскричал Беляев, не выдержав. — Вы, бог войны, выскажитесь наконец определенней. Или в самом деле струсили? Тогда, честное слово, нам с вами в одной бригаде делать нечего.

— Разрешите доложить, — с улыбкой проговорил артиллерист. — Разрешите теперь и сесть. У меня большое рассеивание снарядов. Год изготовления пороха одна тысяча девятьсот тридцать четвертый. Старый порох, негодный. Начальная скорость семидесятишестимиллиметрового снаряда изменяется по прихоти господа бога. Вместо шестисот шестидесяти двух метров в секунду он может пролететь шестьсот шестьдесят или пятьсот двадцать. Я артиллерист, товарищ полковник. Я ни одного снаряда не выпущу в белый свет. Отвечаю головой. Судите теперь за трусость, приказывайте батарейцам стрелять «через голову» своего командира полка.

Беляев неожиданно охватил плечи артиллериста:

— Как же вы меня напугали, друг. А я-то подумал, грешным делом, кого же мне бог послал артиллерийским полком командовать? — Он стоял за стулом, на котором сидел артиллерист, и тот не мог видеть улыбающегося и просто-таки счастливого его лица. — А если дадут подходящие снаряды, будем стрелять?

— Эх, товарищ полковник, кто нам, заштатной тыловой единице, даст свежие снаряды? Да если бы...

Беляев нахмурился:

— Наша бригада не заштатная тыловая единица, а воинское соединение, которым гордиться надо! — строго сказал Беляев. — Вот она, беда наша... Свыклись с мыслью, что тыловики, что даром солдатский хлеб едим, что второго сорта службу несем... потому и на фронт среди комсостава такая тяга, я бы сказал, нездоровая тяга, непатриотическая, хоть могут эти слова показаться парадоксальными.

Семерников поднялся и, расправив свои могучие плечи, как бы сверху вниз посмотрел на Беляева — он был значительно выше командира бригады.

— Как же понять в таком случае «щедрость» нашего продснабжения и военторговские похлебки? Тоже гордиться прикажете? Давно желал переговорить с каким-нибудь командованием по этому поводу. Все сдерживался, а с вами осмелел. Верю, что поймете правильно.