Читаем Запасный выход полностью

Мы с братом были усажены непосредственно возле него самого, остальные – молодые и пожилые, бородатые и безбородые, большинство в армейских свитерах, ботинках и берцах – вежливо ели и тихо переговаривались дальше от хозяина. Когда Сергей Петрович (можно просто Сергей) говорил, все внимательно слушали. А он разговаривал с нами – расспрашивал, шутил. Видно было, что он выпил, но не пьян, а вроде как весел. Гостеприимен, готов развлечь гостей.

Сергей чуть моложе моего брата, полегче килограмм на пятнадцать – двадцать, подтянутый и бодрый, глаза горят очень даже естественным блеском.

Что можно было понять, просто поглядев ему в лицо? Не знаю. Я же не мой брат, который говорит, что можно много понять о человеке, просто посмотрев этому человеку в лицо.

Но даже если ты не физиогномист, то все равно любопытно же взглянуть в лицо Сергея, много и эффективно мутившего в легендарные девяностые, бывшего правой рукой правой руки одного из бессмертных. Многим владевшего и что-то, видно, сохранившего, по крайней мере завод, на котором я знакомился с тонкостями производства. Человека, который тоже крепко связал свою жизнь с сахаром, только чуть по-другому, чем мой брат.

– Вот вы знаете, что это за форель? Да, вот эта. Знаете, откуда она? – спрашивал Сергей, кивая на большое блюдо. – Я вам скажу. Она из этой речки. Вон в запруде под окнами живая плавает. И вы обязательно должны ее оценить. Потом мы съездим посмотрим оленей. Потом мы отправимся в баню. А потом посидим еще столько, сколько захотим.

Брату подливали и из огромной бутылки с портретом, и из разных других бутылок.

– Форель просто чудесная, – говорил брат, отправляя в рот большой навильник плова. – Сергей, спасибо за приглашение, но только мы, наверное, поедем скоро, а в баню в следующий…

– А как вы можете так говорить, если вы еще не попробовали форель? Откуда вы знаете, что она чудесная?

– Нет, но видно же сразу, что чудесная! Достаточно просто посмотреть на нее. Помнишь, брат, какую ты поймал форель на Кольском? Я расскажу. Мы были в походе, старичку было сколько? Десять лет? Да, старичок, десять? И он вытащил на спиннинг прекраснейшую…

– Нет, эта форель местная. Эта форель живет и ловится живьем прямо вот здесь, в этом ручье. И вот эта оленина, попробуйте, она живет тоже здесь. У вас в Америке, между прочим, такой нет. У вас там генно-модифицированные олени.

И брат был вынужден согласиться, что и местная форель, и местная оленина – потрясающие. Он легко, не кривя душой, согласился, когда попробовал. И приналег и на то и на другое. Брал тонкий ломтик оленины, заворачивал в него зелень и, задрав голову, опускал в рот. Отламывал хлеб, подхватывал вилкой форелевую брюшинку.

Некоторые блюда придвигались к нам поближе и начинали нетерпеливо ждать своей очереди, некоторые – попроще, типа всяких нарезок и закусок – стояли дальше, но ведь можно было попросить передать то, что тебе приглянулось.

Приятно было смотреть, как он ест, я бы тоже хотел уметь кушать с таким удовольствием, но так и не научился. И хозяин оленьего парка, и главный лесничий, сидящий напротив нас, и я – мы все почти с завистью смотрели, как вкусно ест и пьет мой брат.

Только в наступающих сумерках мы погрузились в Рендж Ровер и поднялись из долинки наверх. Нет, не сразу наверх. Сначала оглядели вольеры с черными баргузинскими соболями, с фазанами и дикими индейками.

– Брат, слушай, это просто фантастика! Я никогда не видел, чтобы соболя вот так бегали! Нет, старичок, только посмотри!

– Это Сергею Петровичу с самого Байкала привезли. Они, правда, друг друга едят иногда. Троих уже съели, – вставил лесничий. Он тоже лучился восторгом. Они с братом как будто соревновались, кто из них сильнее рад.

– Едят друг друга? Удивительно!

Брат как-то по-детски наблюдал за зверьками, и его восхищение, удивление и радость от увиденного были очень естественны. Поестественней, чем у лесничего. А Сергей всему этому весело и чуть насмешливо улыбался. Да и как немножечко не насмешничать и не подтрунивать над этим всем: над соболями в вольерах, глуповатыми фазанами и совсем уж бестолковыми индейками? Это же просто забава. Нет в этом во всем настоящего драйва, настоящего адреналина, чтобы радость стала серьезной. Трудной и сладкой как сахар.

Мы с братом, опершись в колени руками, согнувшись, смотрели, как мягко, беззвучно, складываясь пополам, словно гусеницы, скачут соболюшки, принюхиваются к чему-то на земле. Исчезают в искусственных убежищах и снова оттуда выскакивают. Есть на свете вещи, в которых вроде и нет особенного драйва, а смотреть – приятно.

Мы продолжили экскурсию.

Брат перестал каждую минуту торопиться в Москву. Он громоздко сидел в машине, смотрел в окошко, иногда под очками чуть оттягивал пальцем уголок глаза, чтобы четче разглядеть детали, чтобы лучше различить оленей.

Главный лесничий лихо вел джип, Сергей выскакивал и весело открывал-закрывал ворота в оградах, разделяющих территорию парка. Он был в кубанке, яловых сапогах и армейском свитере.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное