Запечатленный труд (Том 1)

После отъезда матери я поселилась в Москве, где был центр погибшей организации. Для того чтобы не навлечь на себя и новых товарищей полицейского надзора, мне пришлось отказаться от свиданий с сестрой Лидией, которая содержалась в одной из полицейских {133} частей г. Москвы. Я легко примирилась с этим, так как приехала не ради нее; я была полна надежд и уверенности, что общественное дело предъявит такие широкие требования на мои умственные и нравственные силы, что элемент личный будет совершенно вытеснен из моей жизни. Меня ждало разочарование, самое горькое: товарищи, привлеченные к деятельности наряду со мной, составляли группу необъединенную, недисциплинированную, без всякого опыта и общего плана действий; лучшие, более опытные - Василий Ивановский и Ионов - скоро были арестованы; окружающая молодежь не имела ни малейшей подготовки; рабочие, с которыми приходилось встречаться, были развращены и бессовестно тянули от нас деньги. Вместо широкого плодотворного дела в руках были какие-то обрывки без системы и связи; я никак не могла ориентироваться среди этого хаоса.

На меня были возложены сношения с товарищами в тюрьмах. Целые дни я проводила за шифровкою писем, а по вечерам отправлялась в грязные трактиры, чтобы видеться с какими-то темными личностями, или на бульвары и в мрачные московские переулки для свиданий с жандармами и городовыми. Отвратительно было видеть этих людей, готовых каждую минуту продать и ту и другую сторону. Мы замышляли несколько побегов **, но, кроме значительных затрат, в результате не вышло ничего. К этому же времени относится процесс жандармского унтер-офицера Буханова, приговоренного к арестантским ротам за то, что он хотел вывести из места заключения Цицианова и Джабадари.

______________

** О. Любатович, Бардиной.

Надо всем этим тяжелым гнетом лежало общее положение дел революционной партии: все кружки к этому времени были разбиты правительственными преследованиями; судя по докладу министра юстиции гр. Палена, около 800 лиц было привлечено к следствию; количество лиц, подвергнутых кратковременному аресту и обыскам, было много больше; точно моровая язва прошла по известному слою общества - каждый потерял друга или родственника; масса семейств испыты-{134}вала горе; но все эти тревоги были ничто перед тем нравственным потрясением, которое принесла с собой неудача пропагандистского движения: у многих надежды рухнули; программа, казавшаяся столь осуществимой, не привела к ожидаемым результатам; вера в правильность постановки дела и в свои собственные силы поколебалась; чем сильнее был энтузиазм лиц, шедших в народ для пропаганды, тем более горько было разочарование. Старое было разбито, но новые взгляды еще не выработались.

Напрасно отдельные лица старались сплотить разрозненные ряды - они тотчас распадались, так как основания были прежние и действовать думали по рутине. Самому талантливому, Марку Андреевичу Натансону, удалось слить уцелевших чайковцев41 с лавристами (кружком, наиболее близким к Лаврову, поддерживавшим "Вперед" деньгами и литературным материалом); но через месяц новое общество распалось. К этому времени относится работа в кузнице (в Псковской губернии) А. Соловьева, Ю. Богдановича и других в имении брата последнего. Позднее группа пропагандистов в Нижегородской губернии на хуторе И. Линева - Дж. Филипса (А. Квятковский, Ек. Вышинская, Н. Кржеминский), едва основавшись, должна была разбежаться: полицейский надзор так обострился и было возбуждено такое недоверие ко всякому пришлому элементу, что удержаться в деревне было невозможно. После этих попыток инициатива исчезла.

Лично я была в таком настроении, что думала: лучше бы умереть. Из всех знакомых этого периода я могу с любовью остановиться на одном нелегальном лавристе, Антоне Таксисе. Он поддержал меня в самые тяжелые минуты и внушил некоторые принципы, с тех пор не покидавшие меня. Он указал мне некоторые причины неудачи революционного движения; как настоящий лаврист, он видел беду не в постановке дела, слишком теоретичной, а в неподготовленности, непрактичности и неумелости деятелей; он глубоко верил в будущее революционного дела и на современное состояние смотрел как на скоропреходящий момент, неизбежный в движении, только что начавшемся. Кроме того, он {135} постоянно твердил мне, что для дела нужны не порывы, а терпеливая и кропотливая работа; что результаты этой поистине черной работы могут быть ничтожны, но мы должны быть к этому готовы и не отчаиваться, так как каждая новая идея лишь медленно воплощается в жизнь и при известных исторических условиях каждый делает лишь то, что он может сделать. Он же поддержал меня в желании оставить Москву, поселиться в деревне и самой увидеть, что за сфинкс народ.