Запечатленный труд (Том 2)

Было бы слишком долго перечислять все другие, более мелкие случаи, в которых Гангардт проявлял участие к нашим нуждам и гуманность при всякого рода мелких конфликтах с жандармами и неурядицах, которыми так чревата тюремная жизнь.

Каким образом удавалось ему так много делать для нас? Зависело ли это от изменения курса внутренней политики во второе десятилетие нашего заточения? Или Гангардт имел такие серьезные связи в департаменте полиции, что мог держать себя самостоятельно и действовать во многих случаях, не обращаясь к высшему начальству?

У нас рассказывали, что он согласился принять должность при условии, что в управлении тюрьмой ему будет предоставлено право применять те меры, какие он найдет нужным. Так или иначе, но для смягчения нашей участи он сделал так много, что нельзя не вспомнить о нем с чувством благодарности как о человеке, который помог нам выжить и сохранить силы настолько, насколько это было возможно в условиях, не зависевших от его личной воли. {90}

Глава двенадцатая

Н. Д. ПОХИТОНОВ**

______________

** Подробности смотри в моей книге "Шлиссельбургские узники" - См. Вера Фигнер, Полн. собо. соч., т. IV, стр. 106-122.

Я упоминала, что среди нас было несколько душевнобольных. Щедрин, Игнатий Иванов и Арончик были привезены в Шлиссельбург уже в таком состоянии, в каком заболевшие обыкновенно помещаются в психиатрические лечебницы. Конашевич помешался в период, когда наши сношения друг с другом были ограниченные, и мы не могли наблюдать развитие его болезни. Но Похитонов?! Похитонов заболел на наших глазах, и мы были свидетелями как первых признаков психоза этого товарища, так и полного распада всего духовного существа его.

Бывший артиллерийский офицер, академик, Николай Данилович Похитонов судился по одному процессу со мной. За полгода до его ареста я через Дегаева предложила ему взять долгосрочный отпуск или выйти в отставку, чтоб всецело отдаться революционной деятельности, как того требовало тогдашнее критическое состояние дел партии.

Похитонов отказался. Ему, как человеку до некоторой степени скомпрометированному, пришлось бы сделаться нелегальным, а врачи предписывали ему спокойную жизнь, предсказывая в противном случае сумасшествие.

Несмотря на отказ, его товарищ по школе и по организации Сергей Дегаев предал его.

Как член военной организации партии "Народная воля", Похитонов был приговорен к смерти, но по прошению на высочайшее имя помилован и отправлен в Шлиссельбург.

Образованный и развитой, Похитонов не отличался ни особенной энергией, ни силой характера. Это была {91} натура мягкая, нуждающаяся в товарищеской поддержке и склонная к эпикурейству: он любил жизнь и все радости ее. Довольно избалованному, без малейшей нотки аскетизма, ему, быть может, было тяжелее, чем кому-либо в Шлиссельбурге; его жизнь там была полна страдания и завершилась катастрофой.

Всем известно, что в тюремном заключении человека сильно поддерживает мысль о товарищах, о том, что они тоже страдают, что делишь с ними одну и ту же участь. Несомненно, в первые годы заточения в Шлиссельбурге та же мысль имела влияние на Похитонова. Но его в особенности трогала участь женщин, поставленных в столь же суровые условия, как и он. В одной записке ко мне, писанной в 1888 году, он говорит: "Если б не ваш пример, жизнь здесь была бы невозможна..."

Так рыцарское отношение к женщине сказывалось и в каменном мешке, в котором мы были заключены.

Рядом с номером 21-м, в котором жил Похитонов, находился Ю. Н. Богданович (номер 22-й). Это соседство, знакомство с чистой и благородной личностью Богдановича имело тоже свое значение. Позднее ближайшими друзьями Николая Даниловича были Л. А. Волкенштейн и И. Д. Лукашевич.

Чтение, изучение иностранных языков и физический труд наполняли время Николая Даниловича в Шлиссельбурге. Он стал хорошим мастером, любил токарное, но в особенности столярное ремесло. Его здоровье до 1895 года было довольно удовлетворительно; так, например, цинги и кровохарканья у него никогда не было. Человек живого темперамента, он был обыкновенно очень деятелен и предприимчив, и все его тюремные затеи были направлены к тому, чтобы доставить удовольствие Л. А. Волкенштейн, для которой он созидал буфеты и шкафчики, кресла и полочки, шкатулочки, точеные грибочки, вазочки и другие бесчисленные безделушки.