— В Ленинграде, в Эрмитаже, есть похожая птица, ее лет триста назад сделали, все похожие игрушки привозились в Россию с Востока. Из Индии, Персии, Китая.
— Не такие они и дикари, как мы думаем. Среди них есть свои Кулибины и Левши. Они, Петя, принадлежат к другой цивилизации и сохранили свою веру и обычаи. Пока мы не поймем их, воевать с ними бесполезно. У этого племени должна быть своя ахиллесова пята.
— Чего, чего?
— Слабое место.
Из скорлуп-домов стали выходить люди в белых одеяниях, похожих на длинные ночные рубашки. На женщинах были украшения, а на мужчинах безрукавки поверх балахонов. Все стягивались к центру, окружали павлина кольцами, падали ниц и, вытянув ноги, расставляли руки в стороны, превращаясь в живые кресты.
— Чертова перечница, да их здесь не менее полка! — воскликнул Кистень.
— Не считая женщин и детей. И как ты отличишь богатых от бедных? Нет, Петя, здесь все равны.
— Так не бывает, должен быть вожак стаи.
— Организатор. Старейшина. Смотри. Все лежат вокруг павлина. Первое ближнее к идолу кольцо состоит из мужчин с седыми головами, они местное «политбюро», с ними нам и придется договариваться. И еще. Только у пятерых в руках посохи. Отсюда нам не разглядеть, но у кого посох богаче, тот и главный.
— Откуда знаешь?
— Я ничего не знаю, я рассуждаю.
— А почему бы не спросить? — усмехнулся Кистень. — Пойдем поговорим с ребятами. Жаль, что я кроме «фени» ни одного языка не знаю. А вдруг не поймут?
— «Языка» надо взять.
Кистень с удивлением глянул на Лешего.
— Идея мне нравится. Князь на их языке балакает. Но к ним же не подберешься. Если только ночью?
— Ты же видел, из каждой хибары люди высыпают семьями, поодиночке здесь не живут. Нам надо обойти город и попасть на северную сторону, там пшеничное поле. Сейчас идет уборка урожая, на жатве только женщины. Надо выбрать такую, на которой больше всего побрякушек. Чем богаче, тем больше знает. Сработаем тихо, и дело в шляпе. Смотри, месса закончилась, расходятся. Женщины направились на север, их ждет работа.
— Хорошо мужики устроились.
— Они тоже работают. Вон, из круглых отверстий на самой верхотуре хижины идет дым. Возможно, там хлебопекарня или кузнечные мастерские. Павлина не женская рука делала.
— Как пойдем?
— Обходить будем с запада, там скотоферма, обнесенная частоколом.
Они слезли с дерева, облепили себя ветками и желтой листвой и двинулись лесом, не выходя на опушки. Неожиданно Улдис сбил с ног Кострулева и прижал к земле, оба слились с ландшафтом. Совсем рядом проскакали всадники, у многих на плече сидели беркуты.
— Что это было? — шепнул Кистень.
— Соколиная охота. Самое время, птицы взяли курс на юг. Из оружия у охотников только арбалеты. Странная штука. Пулю Варюха извлечет, фронтовой опыт имеется, а вот стрела — дело гиблое. На наше счастье, у них нет железа, только золото, значит, заражение крови нам не грозит, если они свои стрелы ядом не обмазывают. Встали. Вперед. И не хрусти ветками, Петро, ходишь как слон.
— А ты их видел, слонов-то? — хмыкнул Кистень.
— Отец возил меня в рижский зоопарк. Мне тогда лет семь было, но ничего не забыл, будто это вчера было.
Леший не ошибся. Золотое пшеничное поле волновалось на ветру, подобно морю. Девушки в белых одеяниях, с подвязанными шелковыми лентами длинными волосами, не разгибая спины резали стебли серпами.
— Черт! Какие они все красивые! — покачал головой Кистень.
— По мне лучше Рины нет никого.
— Радуйся, Улдис, вы друг друга нашли. Ничего, мы еще на вашей свадьбе погуляем.
— Думаешь?
— Уверен! Сполна хлебнули, должна же быть справедливость на этой земле. Все к тому идет. Колыму за спиной оставили, остальное — семечки. Помнишь отца Федора? Он так и сказал: «Нас спасет любовь!»
— Смотри-ка, одна овечка отбилась, — Леший указал пальцем на девушку, отставшую от подруг. — И золота на ней больше, чем на остальных. Сумеешь подползти к ней по-тихому?
— До нее метров сто будет.
— Дерзай, Кистень, в случае чего я прикрою.
— Так она же закричит.
— Рот зажми и уложи ее в пшеницу. Кляп в зубы, свяжи по рукам и ногам. Нож у тебя есть, веревка тоже, а кляп из ее же повязки сделаешь. Только не бей.
— Сковородки у меня с собой нет, за которую я первый срок получил, да и то приписали мне эту сковородку. Ну да черт с ним. Я пошел. — И Кистень нырнул в пшеничные волны.
Он шел, как в бой с коварным, жестоким врагом, стиснув зубы и сжав кулаки. Надо сделать что-то стоящее, а то все над ним насмехаются, будто он так, прихвостень какой-то. Каждый успел себя хоть в чем-то проявить, а он — нет.
Уже близко. Петр видел ее спину. Осталось несколько шагов. Еще чуть-чуть… Девушка неожиданно выпрямилась и оглянулась. Кистень вскочил на ноги. Сейчас она закричит.