Запертая дверь

Оля обернулась. Сначала вполоборота, но рассмотреть говорившего не смогла и повернулась всем телом. Шагах в десяти, как раз на том месте, откуда Артем начал рассыпать соль, стояла Наташа в своей дурацкой пижаме с сумасшедшими мультяшками.

– Как видишь, – развела руками Наташа, – не папа.

– Что ты здесь делаешь?

– Хозяйничаю, – сказала подружка и захихикала.

– Вы все мертвы, – со скорбью в голосе произнесла Ольга, развернулась к мертвецу задом, перекрестилась, зачерпнула соли и снова попятилась, рассыпая остатки соли.

Еще чуть-чуть, совсем немного – и она будет у цели. И если стены не появятся, то она непременно придумает еще что-нибудь. Обязательно придумает. Но сейчас она шла, и чувство, что у нее кто-то за спиной, никуда не уходило. Может, потому что там действительно кто-то был? Оля снова обернулась. Два шага, два коротеньких шага, но… краем глаза она увидела, как из-за угла кто-то выглянул. Это было странно. Странно и страшно. Зачем хозяину прятаться, если он каждую секунду показывался и пытался отпугнуть от дома? Оля вернулась на исходную позицию и медленно шагнула назад. Она замерла, думая, что тварь вот-вот кинется на нее, но ничего не происходило. Только смех раздавался из-за угла. Оля, не обращая внимания ни на смех, ни на утробное рычание за спиной, взяла последнюю щепотку соли и, сделав шаг назад, просыпала белые кристаллики перед собой. Смех и рык прекратились, как только последний кристалл упал на землю.

* * *

Артем замер. Окружающие стены начали подрагивать и растворяться, словно в соляной кислоте. Он даже начал видеть кроны деревьев, но потом, подсвечивая, как будто намазанные фосфором, из пола начали расти новые стены. Жуткая колыбельная и раздражающий смех растворились со старыми стенами, с новыми появился гвалт. Шум нарастал с такой силой, что Тихонов даже закрыл уши. Голоса, всплески воды нахлынули и растеклись ровным звуком по всему помещению. Теперь Артем увидел, что стоит в центре огромного помещения, очень похожего на общественные бани. Обнаженные мужчины – кто с мочалкой, кто с тазиком, сновали вдоль грубо сколоченных скамеек. Артем отстранился, когда на него вышел обрюзгший мужик с тазиком в руках. Казалось, они вот-вот столкнутся, но человек даже не дотронулся до Артема.

То, что это неживые люди, Тихонов понял сразу. Ну, почти сразу. Они не видели его, не говорили с ним, как будто это была массовка, как будто главная сцена еще впереди.

Вдруг голоса стихли. Даже вода перестала литься. Призраки никуда не делись, они просто молча сидели или стояли, но все как один смотрели на Артема. Тихонов боялся пошевелиться. Он прислушался. Легкие шлепки, совсем тихие, но они приближались. Кто-то шлепал по лужицам на полу. Вдалеке Артем увидел, что призраки начали расступаться, пропуская того, кто шлепал. Тихонов ждал. Он даже представлял себе ленивца с отвратительной ухмылкой, с когтями, словно ножи, и… Это был не он. Призраки исчезли, образовав после себя небольшие грязные лужицы. Старик с невероятно большими ступнями шлепнул еще пару раз, показав превосходство над всеми этими призраками-лужами, и остановился в метре от Артема. Резко пахнуло сыростью и гнилым деревом. Когда старик заговорил, парень вздрогнул, душа замерла, тоска и скорбь, словно раскаленное олово, разлились по телу, на глазах навернулись слезы.

– Сынок, я не убивал маму.

Старик не был похож на отца, но голос был отцовским – громким и четким. Как и тогда… Запах гнили сменился запахом одеколона и табака. Так пахло от папы, по крайней мере, так пахло от него до тех пор, пока его в ту ночь не увели милиционеры.

– Сынок, ты же знаешь, я не мог. Это не я.

Артем понял, что слез ему не остановить, и он не стал сдерживаться. Зарыдал, выплескивая вместе со слезами это самое расплавленное олово горечи и скорби. Он понимал, что плачет не по маме, а именно по отцу. Пусть ты не общаешься с человеком, более того, злишься на него, но ты знаешь, что он жив и где-то ходит по земле, говорит, ест, пьет. И ты, если захочешь, можешь простить его, приехать к нему. Обнять и поговорить о тех годах до ночи, перечеркнувшей всю их счастливую жизнь. А сейчас что? Простить-то он, конечно, его может, но вот поговорить, сказать несколько таких нужных слов. Нет. Со смертью отца последняя ниточка, связывающая Артема с его детством, оборвалась. И теперь он, подобно воздушному змею, мог лететь куда угодно. Куда угодно… Но он так не хотел! Ему нужна была эта связь. И самое обидное, что он понял это после смерти отца. От этого скорбь его была велика. Он зарыдал еще громче, но его рыдания утонули в шуме голосов и всплесках воды. Призраки снова были здесь и не обращали внимания на плачущего. Артем опустился на скамейку и зарыдал с новой силой.

* * *