– Значит, уверены?
– Чтоб мне провалиться.
– Спасибо, – сказал Мартин Бек. И ушел.
После его ухода разговор еще некоторое время продолжался.
– Здорово ты его умыл, – заметил Арне.
– Чем?
– Да этим греческим названием. А то ведь эти шишки думают, что все остальные только на то и годятся, что тухлых жмуриков возить.
Зазвонил телефон. Арне взял трубку, буркнул что-то и положил ее на место.
– Черт, – сказал он. – Опять висельник.
– Что поделаешь, – скорбно вздохнул его коллега. – Се ля ви.
– Не люблю висельников, честное слово. Что ты там еще загнул?
– Да ничего, поехали.
Похоже было, что Мартин Бек проработал все наличные факты, касающиеся странного казуса на Бергсгатан. Во всяком случае, он достаточно четко представлял себе, что сделано полицией. Оставалось еще одно важное дело: разыскать заключение баллистической экспертизы, если таковая вообще производилась.
О самом Свэрде он по-прежнему знал очень мало, хотя и принял меры, чтобы собрать сведения.
Бурные события среды совершенно не коснулись Мартина Бека. Он ничего не слышал об ограблениях банков и о невзгодах спецгруппы – и ничуть об этом не жалел. Побывав во вторник в квартире Свэрда, он сперва отправился в уголовную полицию на Кунгсхольмсгатан. Там все были поглощены своими собственными заботами, всем было не до него, тогда он прошел в здание ЦПУ. И сразу услышал в кулуарах толки, которые в первую минуту показались ему смехотворными. Но, поразмыслив, он расстроился.
Кажется, его намерены повысить.
Повысить?
И куда же его назначат?.. Начальником управления? Интендантом? Заместителем начальника ЦПУ по вопросам быта и гигиены?
Ладно, это все неважно. Небось обычная, ни на чем не основанная коридорная болтовня.
Звание комиссара полиции ему присвоили не так давно, в 1967 году, и он вовсе не рассчитывал на дальнейшее продвижение по служебной лестнице. Во всяком случае, не раньше чем через четыре-пять лет. Казалось бы, это любому ясно, ведь что-что, а вопрос о ставках и назначениях в государственных учреждениях досконально изучен всеми: каждый ревниво взвешивает свои и чужие шансы.
Так откуда же эти толки?
Должны быть какие-то резоны. Какие?
Мартин Бек мог представить себе два мотива.
Первый: его хотят выжить с поста руководителя комиссии по расследованию убийств. Так сильно хотят, что готовы придать ему ускорение вверх по бюрократической лестнице – самый распространенный способ отделываться от нежелательных или слишком явно неквалифицированных должностных лиц. Однако в данном случае этот мотив, скорее всего, ни при чем. Конечно, у него есть враги в ЦПУ, но вряд ли он представляет для них какую-нибудь угрозу. К тому же его преемником должен стать Кольберг, а это, с точки зрения высшего начальства, ничуть не лучше.
Вот почему второй мотив казался ему более правдоподобным. К сожалению, он и намного более унизителен для затронутых сторон.
Пятнадцать месяцев назад Мартин Бек едва не приказал долго жить. Он единственный в современной истории шведской полиции высокий чин, раненный пулей так называемого преступника. Случай этот вызвал много шума, и поведение Мартина Бека совершенно незаслуженно изображали как подвиг. Дело в том, что у полиции, по вполне естественным причинам, острый дефицит на героев, а посему заслуги Мартина Бека в относительно успешном исходе драмы раздували сверх всякой меры.
Итак, полицейское сословие обзавелось своим героем. А как отметить героя? Медаль он успел получить еще раньше. Значит, его надо хотя бы повысить!
У Мартина Бека было вдоволь времени, чтобы анализировать события того злополучного дня в апреле 1971 года, и он уже давно пришел к выводу, что действовал неправильно, не только в моральном, но и в чисто профессиональном смысле. И он отлично понимал, что задолго до него к такому же выводу пришли многие его коллеги.
Он схватил пулю по собственной дурости.
И за это его теперь собираются назначить на более высокую и ответственную должность.
Весь вечер вторника он размышлял об этом казусе, но как только в среду пришел в кабинет на Вестберга-алле, всецело переключился на дело Свэрда. Сидя в одиночестве за своим столом, он с холодной и неумолимой систематичностью прорабатывал материалы следствия.
И в какой-то момент поймал себя на мысли, что, пожалуй, это для него сейчас и впредь самый подходящий вариант: работать над делом в одиночку, привычными методами, без помех со стороны.
В глубине души он чувствовал, что ему чего-то недостает. Чего именно? Может быть, подлинной увлеченности. Он всегда был склонен к уединению, а теперь и вовсе начал превращаться в затворника, его не тянуло в компанию, и он не ощущал стремления вырваться из окружающей его пустоты.
Этак недолго стать роботом, функционирующим под колпаком из незримого стекла…
Дело, которым он сейчас занимался, чисто профессионально не вызывало у него особых сомнений. Либо он решит задачу, либо не решит. В комиссии процент успешного расследования был высок, во многом благодаря тому, что дела чаще всего попадались несложные, виновные быстро сдавались и признавали свою вину.