Запертая комната. Убийца полицейских. Террористы

Газеты ничего не писали о Свэрде. Слишком банальная история. Стокгольм занимает одно из первых мест в мире по числу самоубийств, но об этом стараются не говорить, а когда уж очень прижмет, выкручиваются с помощью подтасованной и лживой статистики. Обычное и самое простое объяснение – в других странах со статистикой ловчат еще больше. Правда, в последние годы даже члены правительства не решаются официально прибегать к этому трюку. Должно быть, уразумели, что люди больше доверяют собственным глазам, чем уверткам политиканов.

Ну а если это не самоубийство, то и вовсе ни к чему шум поднимать… Дело в том, что так называемое общество всеобщего благоденствия изобилует больными, нищими и одинокими людьми, которые в лучшем случае питаются собачьим кормом и чахнут без всякого ухода в крысиных норах, громко именуемых человеческим жильем.

Словом, история явно не для широкой публики. Да и полиции как будто делать нечего.

Если бы повесть о пенсионере Карле Эдвине Свэрде этим исчерпывалась. Однако у нее было продолжение.

6

Мартин Бек был старый служака и хорошо знал: если в отчете не сходятся концы с концами, в девяноста девяти случаях из ста причина заключается в том, что кто-то работал спустя рукава, совершил ошибку, небрежно оформил протокол, не уловил сути дела или попросту не умеет вразумительно излагать свои мысли.

Вторая часть истории о покойнике в доме на Бергсгатан была довольно туманной.

Поначалу все шло как положено. В воскресенье вечером тело увезли в морг. В понедельник в квартире произвели столь необходимую дезинфекцию, и в тот же день сотрудники полиции оформили надлежащий протокол.

Вскрытие было произведено во вторник; заключение поступило в полицейское управление на следующий день.

Исследовать старый труп отнюдь не весело, особенно когда заранее известно, что человек покончил с собой или умер естественной смертью. А если он к тому же не занимал видного места в обществе, скажем, был всего-навсего скромным пенсионером, бывшим складским рабочим, в таком деле и подавно нет ничего интересного.

Подпись на протоколе вскрытия была незнакома Мартину Беку – скорее всего, какой-нибудь временный работник… Текст пестрил учеными словами, и разобраться в нем было непросто.

Возможно, оттого и дело продвигалось не слишком быстро. Ибо в отдел насильственных преступлений, к Эйнару Рённу, документы, судя по всему, попали только через неделю. И только там, похоже, произвели надлежащее впечатление.

Мартин Бек пододвинул к себе телефон, чтобы впервые за много месяцев набрать служебный номер. Поднял трубку, положил правую руку на диск и задумался.

Он забыл номер судебно-медицинского отдела. Пришлось заглянуть в справочник.

– Ну конечно помню. – В голосе патологоанатома (это была женщина) звучало удивление. – Заключение отправлено нами две недели назад.

– Знаю.

– Там что-нибудь не ясно?

– Просто я тут кое-чего не понимаю…

– Не понимаете? Как так?

Кажется, она оскорблена?

– Согласно вашему протоколу, речь идет о самоубийстве.

– Совершенно верно.

– Каким способом он покончил с собой?

– Разве это не вытекает из заключения? Или я написала так невразумительно?..

– Что вы, что вы!

– Так чего же вы тогда не поняли?

– Честно говоря, довольно много. Но виновато, разумеется, мое собственное невежество.

– Вы подразумеваете терминологию?

– И ее тоже.

– Ну, такого рода трудности неизбежны, если у вас нет медицинского образования, – утешила она его.

Высокий, звонкий голос – должно быть, совсем молодая.

Мартин Бек промолчал. Ему следовало бы сказать: «Послушайте, милая девушка, это заключение предназначено не для патологоанатомов. Запрос поступил из полиции, значит надо писать так, чтобы любой оперативный работник мог разобраться». Но он этого не сказал. Почему?

– Алло, вы слушаете? – перебила его размышления врач.

– Да-да, слушаю.

– У вас есть какие-нибудь конкретные вопросы?

– Да. Прежде всего, хотелось бы знать, на чем основана ваша гипотеза о самоубийстве.

– Уважаемый господин комиссар, – ответила она озадаченно, – тело было доставлено нам полицией. Перед тем как произвести вскрытие, я разговаривала по телефону с сотрудником, который, насколько я понимаю, отвечал за дознание. Он сказал, что случай рядовой и ему нужен ответ только на один вопрос.

– Какой же?

– Идет ли речь о самоубийстве.

Мартин Бек сердито потер костяшками пальцев грудь. Рана до сих пор давала себя знать. Ему объяснили, что это психосоматическое явление, все пройдет, как только подсознание отключится от прошлого. Но сейчас его раздражало как раз не прошлое, а самое натуральное настоящее. И подсознание тут вовсе ни при чем.

Допущена элементарная ошибка. Вскрытие должно производиться объективно. Наводить судебного врача на версию – чуть ли не должностное преступление, особенно когда патологоанатом, как в данном случае, молод и неопытен.

– Вы запомнили фамилию сотрудника, который говорил с вами?

– Следователь Альдор Густавссон. Я поняла так, что он ведет это дело. Он произвел на меня впечатление опытного и сведущего человека.