Запятнанная биография

В соседней столовке ждал длинный, накрытый к нашему приходу стол. Нельзя сказать, чтоб очень расщедрились на наш банкет: иваси с луком, винегрет — его вдоволь, рубленые шницели с сероватой картошкой, Бог знает на чем жаренной. Но все были голодны, и выпивки добавили, вынув бутылки с водкой из сумки «Аэрофлот», и запасливые женщины-агитаторы выдали домашние пирожки с капустой, студень с сиреневым хреном. Они были очень оживлены и нарядны, в отличие от меня, поминутно поглядывающей на часы, равнодушно кивающей Леше в ответ на вопрос:

— Водочки ты, конечно, выпьешь немножечко с устатку?

Вспоминай меня без грусти,

Ненаглядный мой… —

пела женщина.

«Как же он меня сейчас вспоминает? И вспоминает ли? И помнит ли ту сырую мартовскую ночь? Нашу первую ночь…»

Наверное, это был хороший праздник. Для других. Весь день провели вместе, в хлопотах, скинули ответственное дело, домой можно не торопиться — предлог достоин уважения. Никто не торопился, кроме меня. Часы просто взбесились. Выпили по первой рюмке, а они уже показывали полдвенадцатого. Азаров звонил маме, обещал меня доставить домой. Надо уходить, пока не пришел Олег, но Леша… Привязался же на мою голову…

Ни на секунду не оставлял меня в покое. Потащил танцевать, рассказывал о директоре парка.

— Мужик классный, хотя и еврей. А мне вообще евреи нравятся, — вдруг заявил с вызовом. — А тебе?

— Я этого не понимаю.

— Чего?

— Еврей не еврей. Есть хорошие и плохие люди.

— А я что говорю.

И опять:

— Ань, пойдем потанцуем.

— Мне не хочется.

— Ну что ты как не родная.

Не надо было пить водку на голодный желудок.

Все вдруг отстранилось, и я разглядывала Лешино лицо, словно издалека. Видела родинку над губой, губы шевелились, улыбались, я, не вникая в смысл речей, улыбалась в ответ.

Пришла простота. Я знала, что через пять минут встану, будто мне в туалет надо, и, не попрощавшись с Лешей, уйду. Что будет дальше — не думала. Главное — встать и уйти.

— Извини, — прервала Лешу на полуслове, — мне надо выйти.

— Куда? — спросил глупо.

— Куда царь пешком ходит, — так же глупо ответила я.

Кто-то попытался схватить, заставить танцевать. Кажется, Азаров, а может быть, Митька. Увернулась. На вешалке никак не могла отыскать пальто.

— Ань! Ты что, уходишь?

Конечно, Рая. Стоит в дверях нарядная, в сертификатном бархатном костюме. Показалось, сейчас схватит, потащит назад.

— Нет-нет. Что ты! Мне платок носовой нужен…

— А Олег придет за тобой?

— Наверное.

— Наверное или точно?

— Да откуда я знаю!

Хотелось крикнуть: «Отстань ты от меня! Какое мне дело до Олега», но хитрость дьявольская вдруг какая-то озарила: «Она хочет, чтоб я ушла. Она так же сильно, как я, хочет этого».

— Он придет обязательно, ты дождись его, а мне надо к Тане, она заболела, ждет меня.

— Ждет? Так поздно?

Лешка просто вцепился в мое пальто мертвой хваткой:

— Ань, что за номера?

«Из-за тебя, гадина, задержалась», — наверное, мой взгляд сказал именно это, потому что Рая даже чуть отшатнулась назад.

— Да никуда она не уходит, успокойся. — Рая решительно отняла у него пальто. — У человека «молния» на юбке разошлась, а ты мелькаешь…

— Я умею починить, надо вниз замок спустить…

— Иди, как-нибудь без тебя справимся.

Обернулся от двери, глянул с детской мольбой: «Не обмани! Возвращайся!»

Преданный мною Лешка. Прекрасный Леша, встретившийся мне только через год, в черный день моей жизни. Бросившийся на помощь сразу, забыв обиду, которую лелеял год. Ты понял тогда все, и ни словом, ни взглядом… Ты оказался стоящим парнем, Леша, и, может, если б не ушла в тот вечер, может быть. Но в тот вечер ничто не остановило бы меня.

Я не видела Агафонова два дня, и все эти два дня были только для того, чтобы наступил этот вечер. Сорок восемь часов оказались щепоткой соли, брошенной в раствор. Кристаллы выпали.

Они позванивали во мне, когда бежала, оскальзываясь на ночном мартовском льду, мимо бесконечных корпусов. Они ударились сильно, причинив мне пронзительную боль, когда остановилась, подняла голову, — окно не светилось.

Не может быть! Я, наверное, неправильно посчитала. Над третьим балконом слева, пятый этаж.

Окно не светилось, и на кухне темно.

Почему я была так уверена, что он будет ждать? Который час?

У меня нет часов. Это никуда не годится. Почему у меня до сих пор нет часов? Я потеряла счет времени. А может, метро уже не работает? Как же я доберусь до дома?

Надо возвращаться. Олег, наверное, уже пришел.

От мусорных баков во тьму метнулись кошачьи тени. Отвратительное завывание. Мартовские кошки. Может, я тоже мартовская кошка, сказала же Вера в тот раз, когда вернулась поздно домой, лепетала что-то о дежурстве на участке:

— И что, ты веришь ее бредням? Какое дежурство! Она просто прогуливает лекции. Посмотри на нее — мартовская кошка.

— Что за выражения, — одернула мама.

В ванной я внимательно вгляделась в свое лицо. Действительно, что-то странное: глаза блестят, улыбка непонятная; зрачки огромные.

Это было в тот первый раз, когда проиграла в «скрэбл», после магазина пошли в кино. Смотрели «Конформиста». Я не поняла, что это за парень зазывает в конце картины к себе героя.