Запятнанный ангел

- Тогда это нехорошо, - сказал я вежливо, пытаясь поддержать разговор. Бурбон был приятен на вкус, и самочувствие несколько улучшилось.

- Вы любите изображать Господа Бога?

Я посмотрел на нее, изумленный внезапной болью в ее голосе:

- Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

- Нет! Давайте поговорим о вашем высокоморальном тоне, мистер Геррик!

- Хорошо. Говорите.

Она зло смотрела мне в глаза.

- Мне двадцать один год, - сказала она. - Меня бросил мой парень. Предполагается, что я буду терпеливо ждать, пока кто-нибудь женится на мне, и даже не побуду свободной женщиной?

- Думаю, долго ждать не придется, - проговорил я, пытаясь обратить все в шутку.

- Сколько вам лет, Дэйв? Тридцать пять? Тридцать восемь?

- Будет тридцать шесть, если это важно.

- Вы были когда-нибудь женаты?

- Нет.

- И все эти годы оставались целомудренны?

- Ну... нет.

- Вот смотрите: вы можете позволить себе снять квартиру и номер в гостинице под чужим именем, и, поскольку вы уверены, что об этом никто не узнает, у вас хватает наглости читать мораль тем, кто делает то же самое, но открыто, потому что у них нет денег. Чем номер в гостинице чище и нравственней, чем иголки под деревом в дни фестиваля?

- Теоретически - ничем.

- Практически - ничем! - Она почти кричала.

- Это уже другой вопрос, - сказал я. - Публичность в этом деле оскорбляет других, а это, похоже, в обычае Нью-Маверика. По своей природе секс интимен, это дело двоих. Когда он превращается в цирк, суть теряется. Это акт любви, и цель его - сотворение новой жизни.

- И весь ваш сексуальный опыт за тридцать пять лет холостой жизни сводился к одному - к сотворению новой жизни, мистер Геррик?

- Нет, - ответил я, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться.

- Тогда давайте, судите нас, мой высоконравственный судья! - Она ударила кулаками по столу с такой силой, что бокалы подпрыгнули. - Я не знала своего отца, но зато знаю, что он думал. Он и дядя Роджер с самого начала разрешили эту проблему Нью-Маверика. Вы представляете местную экономику, Дэйв? Люди, приезжавшие сюда, в буквальном смысле не имели в кармане ни гроша. Им предоставляли жилье; их кормили за счет общего фонда. Келли, вероятно, говорил вам, что многие из них официально не женаты. Они не могли позволить себе жениться, они любили свою работу и умели создавать новое. Человек не может творить, если он не полон, а мужчина никогда не полон без женщины, и наоборот. Поэтому ни у кого, кто приезжал, не спрашивали свидетельства о браке. Это вступление.

Пенни отхлебнула виски. Было видно, что она не раз ораторствовала подобным образом перед враждебно настроенной аудиторией.

- Вы, Дэйв, видимо, умный человек, - продолжала она. - Юристу положено кое-что понимать в современной психологии. Вы можете себе представить, что чувствует творческий человек, который не может заработать себе на жизнь? Он постепенно перестает ощущать себя мужчиной. Женщина все меньше ощущает себя женщиной. Как им вернуть веру в свои силы? Только доказав себе свою мужественность и женственность. Это единственно возможный способ. Отец и дядя Роджер задумались, можно ли принять в колонию талантливого художника, который самоутверждается занимаясь любовью с соседкой, которой тоже необходимо самоутвердиться? Они решили, что можно. Мне кажется, это правильно. Такие вещи есть везде, Дэйв. Обычно, правда, таких типов всего несколько на данную местность, прочие же обеспечены, имеют детей, семьи. Ходить на сторону они могут втайне, но вообще-то у них есть деньги на порядочную жизнь. А в Нью-Маверике - сотня человек с одинаковыми проблемами. И теперь ханжам зато есть о чем поговорить за утренним кофе! Ну, Дэйв, вперед!

Я посмотрел на расправленные напряженные плечи Пенни, поймал вызывающий взгляд голубых глаз. Мне почему-то стало ее жаль. Исчезновение молодого человека почти довело ее до истерики.

- Я промолчу, - сказал я.

- Значит, я вас убедила! - воскликнула она. - Тогда не пойти ли нам ко мне в номер и не заняться ли любовью?

- Нет, Пенни, - сказал я как можно более мягко. - Не потому, что я не хочу, а потому, что вы не хотите.

Мгновение она смотрела на меня в упор, а потом опустила свою пламенноволосую головку и закрыла лицо руками. Она рыдала так, словно сердце у нее вот-вот разорвется. Я огляделся, мне было неловко за нее. Компания за угловым столиком была поглощена собой. Только маленький седой мужчина на табурете у бара наблюдал за нами. Губы его сжались в полоску, тонкую, словно лезвие ножа. Я уже решил, что сейчас он подойдет и покажет мне, где раки зимуют, за то, что расстроил Пенни. Но потом глаза его снова остекленели, и он опять уставился в пустой стакан. Наконец Пенни перестала рыдать.

- Ох, Дэйв, все эти годы я ждала Тэда, - проговорила она сдавленным голосом. - Теперь он ушел и больше не вернется. Кого мне теперь ждать? Сколько еще я могу ждать? Я живая, Дэйв! Живая и одинокая.