Запятнанный Даль (Сборник статей)

Выделяя этот вывод курсивом, прошу его перечитать и попытаться найти смысл в этой «диалектике». Я его найти не могу. Если автор не останавливается на вопросе об отношении Достоевского к ритуальному мифу, то о чем же он рассуждал на протяжении двух с лишним журнальных страниц, уснащенных дюжиной сносок? И как, не останавливаясь на вопросе, можно судить о том, в чем стоит и в чем не стоитподозревать писателя? Выходит, Панченко все же остановился, но не там, где нужно. Он «забывает», что больная, неуравновешенная девочка произносит свой взволнованный монолог о страшной книге не в безвоздушном пространстве. Ее собеседник — Алеша Карамазов, любимый герой писателя, высказывающий самые сокровенные его мысли. Он не спешит успокоить Лизу, уверить ее, что это только кошмарный сон, бред больного воображения. Он безучастно молчит, а на прямой вопрос — режут жиды христианских младенцев или нет, столь же безучастно отвечает: «Не знаю».

Автор статьи забывает и о том, что в период написания «Братьев Карамазовых» на всю Россию гремело так называемое Кутаисское дело: группа евреев обвинялась в ритуальном убийстве. Этим и порождена данная сцена в романе. Об отношении Достоевского к процессу имеется его свидетельство в частном письме: «Как отвратительно, что кутаисских жидов оправдали. Тут несомненно они виноваты. Я убежден из процесса и из всего, и из подлой защиты Александрова,[88] который замечательный здесь негодяй».[89]

Более ясного комментария к «ритуальному» эпизоду романа никогда не было и, по-видимому, быть не может. Но Панченко его не приводит и смысл его игнорирует. При чтении его длинных, ничего не проясняющих рассуждений вокруг до около «ритуального» эпизода в «Братьях Карамазовых» невольно вспоминается анекдот о пьянчуге, который потерял часы в темном дворе, а ищет их на улице под фонарем, потому что там светлее. Только Панченко ищет там, где темнее.

Замечу, кстати, что этот отрывок из «Братьев Карамазовых» поставлен эпиграфом к моей книге «Растление ненавистью: Кровавый навет в России», (М., «Даат-Знание» 2001, стр. 30). Там же он и прокомментирован (стр. 59–60), там же цитируются и строки из письма Достоевского (стр. 66). В одном из своих 130 с лишним примечаний Панченко дает ссылку на мою книгу, так что она ему известна. Но в данном контексте он о ней не упоминает.

3.

В статье Панченко приводится так же хорошо известный пример: легенда о святом Евстратии, изложенная в одном из так называемых патериков Киевско-Печерского монастыря. По странному совпадению, эта легенда тоже проанализирована в моей книге «Растление ненавистью», где показано, что исторически достоверная (если можно о таковой вообще говорить) составляющая легенды сводится к тому, что в 1096 году половцы совершили успешный набег на Киев, увезли богатую добычу, угнали пленников, в их числе инока Печерского монастыря Евстратия; а позднее в Киевско-Печерской лавре появились «мощи», приписываемые этому иноку, сам он был причислен к лику святых. Остальное (продажа половцами Евстратия и еще 49-ти пленников некоему «Жидовину» из греческого города Корсунь, пытки пленников голодом и жаждой с целью заставить их отречься от Христа, голодная смерть 49 пленников и распятие на кресте 50-го, т. е. Евстратия, в канун еврейской Пасхи, и т. д.) плод чистой фантазии. Ибо, как говорится в патерике, все 50 пленников погибли, а самого «Жидовина» постигла участь Иуды, он повесился. Стало быть, рассказать о том, что творилось в застенке «Жидовина», было некому. Но таков был менталитет церковных деятелей, в среде которых был создан патерик. Страх перед воинственными кочевниками сублимировался в ненависть к «врагам Христовым», а остальное дорисовало воображение неизвестного автора, обладавшего, как видим, недюжинным писательским даром. (Как не соотнести эту легенду тысячелетней давности с событиями конца прошлого года на Манежной площади в Москве, когда нац-патриотическая шпана избивала кавказцев в отместку за убийство кавказцами русского парня, после чего на той же площади появились надписи: «Жиды — убирайтесь вон!», а полковник Квачков стал собирать «ополчение» для борьбы с «еврейской властью»).

Подробно пересказав содержание патерика об Евстратии, Панченко затем пересказывает полдюжины чужих мнений относительно этой легенды, а заключительным аккордом становится утверждение одного из цитируемых авторов, будто «основная сюжетная канва… в той или иной степени соответствует реально происходившим событиям и что Евстратий действительно был распят, хотя скорее не по религиозным, а по «бытовым» причинам». То есть некий «Жидовин» в самом деле распял православного святого. Если это наука, то она смахивает на «арийскую науку» Третьего Рейха.

4.