Запиши в сердце

Тонкие руки робко потянулись к угощению. Шварц выплюнул леденец и, облизнув липкие губы, усмехнулся. Этим ублюдкам необходимо иногда давать сладкое, таков новый приказ. Фронту нужен качественный материал. Детская кровь – самая лучшая! – побежит по венам раненых солдат вермахта, возвращая им силы и боевой дух.

Оставалось вынести из помещения трупы. Блокфюрер Шварц покатил тачку по проходу и, ворчливо бормоча, стаскивал с нар застывшие тела. Странно, сегодня сдохли только шестеро. Еще четверо еле шевелятся и беззвучно разевают пасти… Этих сегодня выжмут досуха и отправят в печь.

Шварц швырял в тачку холодные трупики, и грубо ругался, когда приходилось втискивать свешивающиеся конечности за ее бортики. Собрав страшный урожай смерти, аккуратно водрузил сверху опустевший поднос.

Выходя из барака блокфюрер оглянулся и заметил как крошечный оборванец поднял с земляного пола перепачканную конфету и отправил ее в рот. Все-таки зря медик не пристрелил мерзкого гаденыша.

– Scheisse (дерьмо)…

…Через два часа в барак вкатили стол, накрытый белой простыней. Способных хоть как-то удерживаться на ногах детей окриками и тычками заставили построиться в проходе между нарами. Главный врач концлагеря Майзнер и его ассистентка приступили к обычной процедуре – взятию крови. Сменяющие друг друга на столешнице малыши одинаково часто дышали и кривили лица. Но никто из них даже не всхлипнул, боясь жестокого наказания.

Четверых лежачих поочередно сдергивала с нар женщина в форме. Этих обескровили полностью и прямо со стола побросали в корзину. Они еще слабо шевелились, белые губы что-то беззвучно пытались сказать.

Одна из девочек в строю не выдержала и запротестовала:

– А Игореша еще может! Он не совсем еще…

Надзирательница шагнула к ней. Смрадный воздух помещения бритвенным росчерком вспорола плетка. Кожа на щеке маленькой защитницы лопнула, к подбородку тоненькой струйкой юркнула кровь. Рука садистки снова взметнулась вверх.

– Ubertrieb nicht Madlen, – Майзнер растянул толстые губы в сальной ухмылке. – Ich weiss, du stehst darauf, – aber es lohnt sich nicht das Material zu beschadigen.

(Не переусердствуй, Мадлен. Я знаю, тебе это нравится, но не стоит портить материал).

И все же дети заплакали. Это произошло в момент, когда брали кровь у совсем хиленькой девочки Ириши. Сама она только вздрогнула в момент укола толстой иглы. Кровь нехотя наполняла пробирки – одну за другой. Девчонку решили выжжать досуха, и остальные маленькие доноры это поняли.

Блокфюрер Шварц, немного знавший русский язык, с улыбкой успокаивал ребятишек: "Господин врач говорит, чтобы вы не плакали, девочка все равно умрет, а так от нее будет хоть какая-нибудь польза"…

Перед уходом медик указал на храбрую девчонку, вступившуюся за Игорешу:

– Bringt die in eine Stunde in OP.

(Эту через час на операционный стол).

5

– Малыша зовут Сашей. – Дед еще плеснул в лицо холодной воды, фыркнул и взял из рук ассистентки полотенце. – Там еще девочка… Он называет ее Новой Мамой. Она заботится о нем, о других малышах. Сама еще пигалица… Сколько у него было этих новых мам? И куда девалась настоящая?

Леночка отвернулась.

– Шестой сеанс… Евгений Дмитриевич, вы себя в зеркале внимательно рассмотрели? У вас волосы седеют. Виски и борода белые совсем! Нельзя так…

Но Дед не слышал ассистентку.

– Представляешь, Сашку чуть не застрелил медик. Знаешь за что? За то, что мальчишка ему не понравился. Некрасивый он, понимаешь? Просто ему кажется, что Сашка некрасивый, неумытый, дурно пахнущий ребенок. – Скомканное полотенце полетело на пол. – Он головенку свою еле держит от слабости… А я могу только наблюдать, слушать и чувствовать то, что чувствует Сашок…

Дед покачнулся. Лена рванулась к нему чтобы поддержать, но он, останавливая девушку, поднял руку и покачал головой:

– Все нормально… Ты лучше сваргань-ка кофейку, Ленчик. По своему фирменному рецепту – с перчиком.

– У меня конфетки есть…

– Нет! – Дикий взгляд царапнул по лицу ассистентки. – Никаких, черт побери, конфет! Слышишь?! Никаких сладостей…

6

Шел двенадцатый сеанс. Дед скрипел зубами. Ассистентка старалась не обращать на это внимание. Чтобы отвлечься, Лена хотела сложить его личный ноутбук, но, увидев открытое окно текстового редактора, придвинула к себе и стала читать отрывистые записи, переполненные болью, вовсе не похожие на отчет.

…Я слышу и вижу то, что слышит и видит Сашок. Иногда читаю его мысли и переживаю его эмоции. Иногда, как мне кажется, я могу принять на себя испытываемую им физическую боль. Это бесконечная пытка, которую не перенес бы и взрослый человек.

…В бараке страшный холод, промозглая сырость и смрад.

…Когда раздавали конфеты Сашок вспомнил про несчастного Генку … Беднягу забили сапогами и пристрелили.

…Я видел глаза женщин, которых приводили в детский барак – убирать помещение: в их взглядах страдание и неутолимая жалость. Они украдкой подсовывали ребятишкам корочки черного хлеба, и те сосали его, как редчайший деликатес. Основной рацион этих маленьких старичков составляет прокисшая капустная похлебка с опарышами или мерзлая гнилая картошка.