Записки

Увы, я принужден расстаться с превосходным и храбрым Дермбергом^{145}, к которому очень привязался. Мое здоровье, расстроенное на протяжении некоторого времени, пришло наконец в такой упадок, что мне стало решительно невозможно продолжать службу; у меня такие боли в груди, что я уже не в силах выносить малейшего движения, мне необходим отдых; к тому же у меня лихорадка и… [отточие в тексте], подхваченные в Люнебурге.

Мне тем досаднее покидать Дермберга, что со мной в сравнении с Чернышевым и Теттенборном обходятся весьма дурно, а это как раз давало бы мне резон продолжать службу, желая доказать, что я могу заслужить такое же хорошее обращение, как они.

Неприятель оставил было Целле, но на следующий день вновь занял его. Дермберг находится в Зульце или Германсбурге, Чернышев — в Ильцене, мой брат командует кавалерией Теттенборна в Ротенбурге.

Хотят, чтобы партизаны вели свою собственную войну; это было легко, когда неприятель отступал и отступал, но теперь он остановился, военные действия закончились на Эльбе, и должна начаться новая кампания — причем начаться она должна сражением или решительным маневром, который заставит неприятеля отступать, чтобы избежать столкновения; вот тогда мы сможем снова беспокоить его и вводить в заблуждение.

Никакого секрета более нет: он знает, каковы наши силы, и отбросит нас за Эльбу, когда ему вздумается; магдебургский гарнизон легко может это сделать. В основной принцип возвели то, что является не более чем дополнительным средством, ведь действия партизанских партий — всего лишь следствие решительно выигранного сражения^{146}.

Политические перемены, стремительно происходящие в этом краю, упрочатся при успехе и исчезнут при неудаче: итак, здесь, в средоточии немецкого патриотизма, нам следует вести себя как можно осторожнее. Мы продвигаемся слишком медленно; расстройство в стане неприятеля, его испуг исчезнут, а воодушевление немцев остынет при нашей неторопливости. Европейские правительства, особенно в северных странах, вновь примутся за свои холодные расчеты, и политическое коварство Наполеона в итоге поссорит их друг с другом.

Единственное мое желание — увидеться с тобою и по-прежнему быть достойным твоей дружбы. Прошу усердно кланяться Орурку, Понсету, Красовскому и Арсеньеву^{147}.

10 (56) {148} Сего 15 июня, в Добране [1813]

Любезнейший друг мой, твое письмо из Плауе получил только сегодня; не могу изъяснить, какое удовольствие ты мне оным доставил, как и приглашением провести время перемирия с тобою, мой добрый друг. Если бы я получил его тремя днями ранее, то уже был бы у тебя; но с позавчерашнего дня я снова нездоров. Благодаря разным процедурам и лекарствам мне уже стало много лучше; но надо же было так случиться, чтобы прехорошенькие девицы приехали сюда из ваших краев и черт меня дернул потратить деньги на их пляски и на то, чтобы себе вредить, прыгая с ними что было мочи: теперь колени у меня снова распухли, грудь болит, и врач предписывает мне покой^{149}. Однако ничто не удержит меня от поездки к тебе, где я смогу обнять того, кого люблю как брата.

Не осмеливаюсь приступать к тебе с предложением отправиться на два-три дня для морских купаний в очаровательнейшее местечко — и все же это было бы чудесно. Через пять или шесть дней я буду в состоянии двигаться и отправлюсь к тебе. Как бы это… перемирие не оказалось предвестником мира; и все же я не теряю надежды еще послужить под твоим началом. Не хочу ни о чем просить, но что-то мне боязно начинать кампанию с этим трио — разумею Нальмодена^{150}, Дермберга и Теттенборна, за каждым из которых следует рой немцев^{151}. Однако мое положение может перемениться оттого, что шведский принц и, как я полагаю, старый Сухтелен^{152} верят только тебе и ценят мои слабые способности. В конце концов все это образуется, а если нет — надо будет чем-то утешаться. Отправляю к тебе молодого Лантенгаузена, храбреца из Изюмского полка^{153}. Я, как видишь, по-прежнему окружен немцами со всех сторон, но сей господин и в самом деле человек достойный.

Скурападский в порыве увлечения рассек себе руку. Он присоединяется ко мне и также просит прислать к нам Арсеньева. Кланяйся превосходному Понсету. Мой брат проводит время со своей красоткой и еще пожалеет о том, что не сможет вместе с другими отправиться в Плауе.

11 (57)

Сей час получил твое письмо, любезный Воронцов, с вложением для Храповицкого^{154}. Единственное неудобство в том, что я вовсе не имею представления, где его искать, но как только получу от него известия, письмо будет к нему доставлено, и твои приказания также отправятся к Нарышкину и Баротци^{155}.