Записки 1743-1810

Я уехала из Москвы 6 декабря. Моя жизнь представляла из себя сплошную борьбу со смертью. Я через день писала брату и родным, и они аккуратно отвечали мне. Некоторые из них, между прочим мой брат, пытались уверить меня, что Павел I своим обращением со мной как бы исполнял свой долг по отношению к памяти отца, но что после коронации моя судьба изменится, и потому он просил меня не падать духом и беречь свое здоровье. Я приведу здесь свой ответ, так как он (как и многие мои слова) оказался пророческим: «Ты уверяешь, мой друг, что Павел оставит меня в покое после коронации. Разве ты его не знаешь? Когда деспот начинает бить свою жертву, он повторяет свои удары до полного ее уничтожения. Меня ожидает целый ряд гонений, и я приму их с покорностью. Я надеюсь, что я почерпну мужество в сознании своей невинности и в незлобивом негодовании на его обращение лично со мной. Дай бог только, чтобы он в своей злобе забыл про тебя и про моих близких; что ни угодно будет Господу послать мне, я никогда не скажу и не сделаю ничего, что могло бы унизить меня в моих собственных глазах. Прощай, мой друг, мой возлюбленный брат, целую тебя».

Лежа в постели или на кушетке, без движения, не имея даже возможности много читать вследствие судорожных болей в затылке, я на досуге вспоминала все, что испытала и сделала в жизни, и обдумывала, что мне предстояло еще сделать.

Мне страстно хотелось поехать за границу, как только мне удастся получить на то разрешение, но меня удерживала любовь к сыну. Дела его были расстроены, он ими не занимался, и вследствие множества долгов его доходы могли бы уменьшиться до очень скромных размеров, если бы я лично своими попечениями не сохраняла и не увеличивала собственное состояние. Я черпала некоторое утешение в прошлом. Мое бескорыстие и неизменная твердость моего характера служили для меня источником внутреннего мира и удовлетворения, которые хотя и не заменяли всего, но придавали мне известную гордость и мужество, поддерживавшие меня в превратностях судьбы.

Я узнала, что некоторые фавориты покойной императрицы задавались целью вывести меня из терпения, с тем чтобы я, поддавшись живости своего характера, сделала бы сцену, которая открыто поссорила бы меня с императрицей. Между прочим, граф Мамонов[226], который был умнее своих предшественников, был убежден, что не удастся восстановить императрицу против меня и заставить ее совершить слишком явную несправедливость, если я сама не вызову ее на это, что легко могло бы случиться, если бы я, будучи озлоблена против государыни, не сдержала бы своего негодования и тем дала бы ей повод гневаться на меня. Он исподтишка много вредил мне и моему сыну, что и могло бы вызвать во мне раздражение, но я по опыту знала, что была бельмом на глазу у фаворитов, и, руководимая своей безграничной любовью к императрице, умела отличать то, что исходило от нее лично, от того, что было ей внушено фаворитами, которым я не только не поклонялась, но делала вид, что не знаю, какое они занимают положение и каким влиянием пользуются.

Непоправимая потеря, постигшая мою родину со смертью императрицы, приводила меня в ужас и отчаяние, но прошлое вызывало во мне воспоминания, заставлявшие меня уважать свой образ действий.

Настоящее было тревожно. Павел с первых же дней своего восшествия на престол открыто выражал свою ненависть и презрение к матери. Он поспешно уничтожал все совершенное ею, и лучшие ее постановления были заменены актами необузданного произвола.

Назначения на различные места и увольнения с них следовали друг за другом с такой быстротой, что не успевало появиться в газетах объявление о назначении на какое-нибудь место известного лица, как оно уже было сменено. Никто не знал, к кому обратиться. Редки были те семейства, где не оплакивали бы сосланного или заключенного члена семьи. Всюду царил страх и вызывал подозрительное отношение к окружающим, уничтожал доверие друг к другу, столь естественное при кровных родственных узах. Под влиянием страха явилась и апатия, чувство губительное для первой гражданской добродетели — любви к родине. Будущее предвещало мне неисчислимые бедствия. Удрученная горем и больная, я трепетала за своих родных и друзей, и влачила жизнь в надежде, что она скоро прекратится. Вскоре оправдалось мое пророчество, что Павел не прекратит своих гонений на меня.