Записки. 1917–1955

Нашим посланником в Дании был до революции барон Буксгевден, который после отречения Государя отказался служить Временному правительству и подал в отставку (кроме него это сделал только посол в Соединенных Штатах Бахметьев). Это только подняло его авторитет в глазах датчан. Он остался жить в Копенгагене, но мало показываясь в обществе. Единственная дочь его была свитной фрейлиной Государыни и вместе с царской семьей отправилась в Тобольск. Только благодаря случайности она не была расстреляна вместе с другими лицами свиты, и потом, от Колчака, через Сибирь и Америку, приехала в Данию. На место Буксгевдена уже только к осени [1917] был назначен посланником советник посольства в Париже Севастопуло, но так в Данию он и не приехал, и посему поверенным в делах оставался первый секретарь миссии барон Мейендорф. Очень милый и порядочный человек, он был не слишком умен и, главное, не находчив. Роли в русском обществе, как и у датчан, и в других иностранных миссиях он не играл. Женат он был на очень некрасивой и не умной женщине, Казаковой, очень богатой москвичке, на 10 лет старше его, которой он был далеко не верен, что давало повод для множества анекдотов.

2-м секретарем миссии был Дерюжинский, брат известного в эмиграции скульптора, способный и милый человек. При миссии состояли затем два attach'es – Лоевский и Лаврентьев. Первый из них, богатый неврастеник, был женат на узаконенной дочери бывшего посла в Вашингтоне Кассини (от его экономки) – полуфранцуженки, полуеврейки, скорее интересной, но не симпатичной особе. Пока у них были деньги – все шло хорошо, но после большевистской революции, когда получка денег из Москвы прекратилась, начались разные скандальные истории с его женой, отзывавшиеся, конечно, и на нем. Лаврентьев, шифровальщик миссии, весьма элегантный молодой человек, ухаживал усиленно за разными девицами, преимущественно богатыми, не брезгуя и еврейками, что не мешало ему в русских кругах исповедовать крайние правые взгляды и лозунг «бей жидов…». Позднее к миссии был прикомандирован еще бывший в ней когда-то секретарем сенатор Фан-дер-Флит, приехавший уже после Октябрьской революции, и фон Таль и князь Урусов. Фан-дер-Флит, порядочный и неглупый человек, удивительно аккуратный и очень и очень работящий, отличался своей осторожностью, вследствие которой он позднее устранился от всякого участия в русской общественной деятельности. В свободные минуты он сочинял стихи, иногда довольно удачные. С ним приехала его семья, жена – рожденная графиня Тотлебен, милая, но бесцветная женщина, и четверо детей. Таль привез с собой сумасшедшую мать и очень милую сестру. Сам он тоже был человеком со странностями. Нашу семью он, на наше несчастье, любил, и являлся иногда к нам на целые вечера, изводя длинными разговорами на самые скучные темы. С сестрой его, хорошей пианисткой, Нуся потом занималась целую зиму. Семья Таль уже тогда очень бедствовала, и он зарабатывал существование самими разнообразными, хотя всегда приличными способами.

Перечисляя состоящих при миссии, я забыл про барона Шиллинга, бывшего генерального консула в Бреславле, заведовавшего теперь в Копенгагене денежной и хозяйственной частью миссии. Человек скучный и неинтересный во всех отношениях, он держался как-то в стороне от остальных. Наконец, обзор персонала миссии был бы не полон, если бы я не упомянул про Лукьянова, курьера ее. Прослужив в ней больше четверти века, он знал все ее порядки возможно лучше всех ее высших чинов и заслужил своей тактичностью и добросовестностью общее доброе отношение. Генерал Безобразов, как-то приехав в миссию при мне, заявил: «Я сегодня к вам по делу, нельзя ли мне повидать Мейендорфа, а если его нет, то Лукьянова». Миссия занимала тогда помещение под церковью и квартиру посланника, оставшуюся после отставки Буксгевдена свободной. В этой последней парадные комнаты оставались занятыми, а в личном помещении посланника разместились разные чины миссии. Позднее в залах миссии заседали разные эмигрантские комитеты, и тут же устраивались и вечера Русского общества.

Священником церкви был в то время о. Щелкунов. Сын дьякона той же Копенгагенской церкви он окончил местный университет, а затем по протекции кого-то из великих княгинь был назначен сперва дьяконом в Афины, а затем священником в Копенгаген. Женат он был на датчанке, и был сам, пожалуй, больше датчанином, чем русским. К служению своему он относился очень индифферентно. Утверждали, например, что Святые Дары приготовлял ему Лукьянов. Подстать ему были и оба псаломщика. Один способный, но большой любитель выпить, а другой переводчик миссии.