Записки А. Т. Болотова, написанных самим им для своих потомков (СИ)

Как государь ни старался сделать мирное свое торжество для всех подданных своих приятнейшим, и самою пышностию оного ослепить народ подлый, однако сделанное им, чрез помянутую, крайне неосторожную поступку и ни с чем несообразное уничижение себя перед портретом короля прусского, неприятное и глубокое впечатление осталось в сердцах подданных его неизгладимым, и не только не уменьшило, но бесконечно еще увеличило всеобщее на него негодование. Все, до которых только доходил о том слух, были поступкою сею крайне недовольны, а как присовокупилось к тому и то, что тогда всему народу сделалось уже известно, что помирились мы с пруссаками ни на чем, и он при заключении мира сего не удержал себе ни малейшей частички из завоеванных земель, а положено было не только Померанию, но и все королевство прусское отдать обратно, которого всем россиянам было крайне жаль и о котором некоторым известно было, что король, находясь в последней своей крайней нужде, намерен был уже и сам уступить его нам на веки, если 6 мог только купить чрез то одно себе - мир. А тогда не только получил его, так сказать, безданно беспошлинно, но сверх того и ту, совсем неожидаемую им и неописанно полезную для его выгоду, что государь наш из единой любви и непомерного к нему почтения, отстав от всех прежних союзников наших, с которыми вместе толико лет проливали мы кровь свою, за которых потеряли толь многие тысячи наилучших своих воинов, и пожертвовали толь многими миллионами наших денег и истощили тем даже все государство наше, и не только отстал, но расположился еще и помогать против их королю прусскому всеми своими силами и возможностями, и что для учинения тому начала, велел уже бывшему при цесарской армии Чернышовскому корпусу примкнуть к прусской армии, и вместе с пруссаками воевать против прежних наших союзников цесарцев{12}. А рассеявшаяся о том в народе повсеместная молва прибавляла еще, что будто бы государь помянутый наш в двадцати тысячах человек состоящий, Чернышевский корпус даже подарил совсем и навсегда королю прусскому; а со всем тем, о возвращении прочей армии в Россию никто еще не говорил ни слова, а напротив того начинала рассеваться молва, что государь, всем тем еще не удовольствуясь, затевал еще за Голштинию свою какуюто новую войну против датцкого королевства, и что готовился уже флот наш к отплытию в море, а армии нашей велено было идти опять в поход, и пробираться чрез Померанию в Мекленбург, и что некоторая оной часть, под предводительством графа Румянцева, туда уже выступила; и что у государя не то было на уме, чтоб чрез помянутое примирение с королем прусским доставить государству своему мир, тишину, спокойствие и отдохновение, но он вознамерился, чрез предпринимание без всякой нужды новой, отдаленной и совсем бесполезной для нас войны, повергнуть все государство свое вновь в бездну многоразличных зол и отягощений, и войны сей так жаждал, что вознамерился даже сам в поход с армиею своею отправиться, и самолично командуя оною, и королю прусскому помогать и с новыми неприятелями драться. То все сие не только огорчало и смущало умы всех россиян, но и сердца их раздражало против его до бесконечности и так, что никто не мог взирать на него с спокойным духом и не чувствуя в душе и сердце своем досады и крайнего негодования и неудовольствия на него.

А все сие и произвело то последствие, что не успело помянутое мирное торжество окончиться, как бывший до того, но все еще сносный и сокровенный народный ропот увеличился тогда вдруг скорыми шагами, и дошел до того, что сделался почти совершенно явным и публичным. Все не шептали уже, а говорили о том въявь и ничего не опасаясь, и выводили из всего вышеписанного такие следствия, которые всякого устрашить и в крайнее сумнение о благоденствии всего государства повергать в состоянии были.

Теперь посудите, каково ж было тогда нам, находившимся при полицейском генерале и о увеличивающемся с каждым днем помянутом всенародном ропоте, огорчении и неудовольствии, получающим ежедневные уведомления? - Не долженствовало ль нам тогда наверное полагать, что таковой необыкновенный ропот произведет страшные действия и что неминуемо произойдет какойнибудь бунт или всенародный мятеж и возмущение? - Ах! любезный приятель, мы того с каждым почти часом и ожидали и я не могу вам изобразить, каково было для нас сие критическое время, и сколь много смущались сердца наши от того ежедневно.