Записки адвоката. Организация советского суда в 20-30 годы

В это время начали чувствоваться уже «подземные удары». Было опубликовано постановление коллегии ГПУ о расстреле Пальчинского и других в связи с раскрытием вредительства в золотой промышленности, затем – о расстреле Фон-Мека, бывшего директора Московско-Казанской железной дороги, с еще большим списком лиц, ликвидированных за вредительство и заговор. Затем последовало объявление о расстреле финских шпионов во главе с бывшим офицером русской гвардии Э., а потом неожиданно прокатились аресты бывших царских офицеров вообще, а также лиц, вернувшихся из-за границы. Раскрыт был заговор якобы с целью взрыва завода «Треугольник», снабжавшего Красную армию резиной для автомашин: уже были проведены бикфордовы шнуры к главным цехам и подожжены для взрыва мин, но в этот момент влетело ГПУ и перерезало все шнуры. Мы знали все, конечно, что это была «липа», но от этого было не легче. Участники заговора, организованного самим ГПУ, были арестованы и расстреляны. Кажется, к этому времени относится и процесс немецких студентов-террористов, проникших в СССР с револьверами и деньгами. Видимо, это было организовано также самим ГПУ еще в Германии, вроде «Братства немецкой правды». Один из защитников, назначенных по этому делу, отказался на суде от защиты и присоединился к прокурору! К этому же времени относится и дело князя Андроникова и одной женщины, фамилия которой стерлась в моей памяти. Их обвиняли в том, что они белые «шпионы», проникшие из-за границы.

Словом, атмосфера становилась тяжелой, и я решил «эвакуироваться». Я передал все мои дела коллегам, сказал им, что еду подлечиться, собрался в одну ночь и махнул в Закаспийский край. Когда я пересек Каспийское море и добрался до Ашхабада, у меня в кармане осталось 50 копеек, что не смущало меня, так как я рассчитывал на поддержку бывшего присяжного поверенного А., имевшего в Ашхабаде большую практику.

Оставив жену и двенадцатилетнего сына на вокзале с вещами, я пешком по раскаленным плитам города под азиатским солнцем добрался до квартиры своего знакомого. Я назвал свою фамилию, и меня впустили в полутемную прихожую, где шепотом сказали, что Федор Николаевич за границей, он эмигрировал. Что было делать? Чужой край, незнакомый город, неизвестный язык, чужие обычаи, 50 коп. в кармане и семья на вокзале. А в станице я все же имел прочную практику, мог вернуться туда и сразу найти квартиру и клиентов.

Я выпил у А. стакан холодной воды и вернулся пешком на вокзал. Мы продали наши обручальные кольца, и их едва хватило на обратный путь. Я вернулся в станицу и прожил благополучно в ней еще два года. Я видел, что население мне доверяет.

Так, например, ко мне пришла Анна 3. с просьбой похлопотать о демуниципализации их дома. Она рассказала мне, что у них в саду при доме зарыт клад: золотые вещи и разные ценности, и поэтому ей особенно хотелось бы получить дом обратно. Дело это оказалось безнадежным, так как дом был записан на полковника Кубанского войска, эмигрировавшего за границу с Белой армией. Но чем больше мне доверяло население, тем больше я чувствовал недоверие со стороны власти и суда, и, в конце концов, с началом коллективизации, я снова бежал из станицы в другой район.

После введения НЭПа многие, особенно за границей, посчитали, что началось перерождение большевизма. Лично я никогда в это не верил и оказался прав. Сигнал к разрушению и грабежу деревни был дан директивным письмом Центрального комитета партии «О работе в деревне», напечатанном в газете «Правда» в 1928 году. В нем было указано, что ликвидация капиталистических форм в промышленности и торговле подходит к своему завершению и заканчивается полным торжеством социалистической системы, что ныне предстоит большая работа по ликвидации сельской буржуазии и капитализма в деревне и что от работников требуется вся сила и воля к победе над этой стихией.

При встречах с моими клиентами, зажиточными хозяевами, которым я абсолютно доверял и которые доверяли мне, я советовал им ликвидировать все свое хозяйство, продать все, что только можно, не дорожась ценой, и уехать, затеряться среди необъятных просторов России, купить хатенку, корову и промышлять, чем Бог послал. Я предупреждал их, что надвигается страшное, и разъяснял им, что такое «ликвидация буржуазии», что будет уничтожен не только капитал, но и личность. Для меня было ясно, что надвигается всероссийский погром и что тому или иному моему клиенту грозит гибель.

– Ну как я продам? – отвечал мне один из моих клиентов. – У меня 12 десятин виноградника (он обрабатывал их сам с семьей), пять тысяч ведер вина, дом каменный, кирпичная винодельня, и кто купит?

– Продайте вино, а остальное все бросьте. Поймите, что вы будете первой жертвой, – говорил я ему.