Записки агента Разведупра

— Москву не узнать теперь, — сказала она, как-то стыдливо опустив свои золотистые ресницы, — она похожа на гигантскую обитель нищих, голодных и бездомных. Детишек — несметные легионы. Беспризорные. Какая-то давящая разум и душу незримая сила гнетет ее жителей. Я не понимаю, но и мне в Москве было всегда непомерно грустно и печально. У меня все было, я не могла ни на что жаловаться, но вот в душе не находила покоя.

— Вы, понятно, партийная работница? — спросил я.

— Да, уже два года состою членом РКП. Между нами говоря, меня иной раз охватывает отчаяние, какая-то внутренняя неудовлетворенность приводит к этому… Там же ничего нет связывающего… Семья погибла… Брак низведен до простого разврата. Товарищи, интеллигенты и пролетарии, все опошлились, одичали и меняют жен чаще рубах. А мне вот это не по душе. Не могу привыкнуть к такому первобытному образу жизни. Мне кажется, я не понимаю наших мужчин. Водоворот коммунизма убил в них то, что облагораживает сильный пол. Вы не поймете меня и подумаете, что я сохранила буржуйскую или мещанскую сусальную психологию. Но пусть так — все же жаль, что умирает все то, что было красивым и ради чего стоило жить! — ответила она, печально вздохнув.

— А разве ради идеи не стоит жить? — спросил я, подливая в бокал вина.

Она покачала завитой головой и, бросив взгляд на играющих, тихо ответила:

— Разве это идея? Ради идеи и я пошла в партию, была на тифозном, голодном фронте, а дальше что? Я видела смерть русского крестьянина и рабочего на фронте, видела расстрелы и бессудные казни в тылу. Ну, думала, кончится Гражданская война — все будет хорошо, расцветет братство, любовь залечит раны измученного народа и солнце коммунизма согреет всех. Так думала я, а что же теперь вижу? От крестьян отнимают хлеб, скотину, а рабочих ссылают на Соловки. Кому же жить вольно и хорошо? Нам, партийцам. Видите, мой шеф жарит в карты. Красиво ли это? Мы пьем с вами ликер. Честно ли это? Где-нибудь на Волге тысячи голодных семей едят древесную кору с прогнившим овсом, а мы лакомимся балычком и зернистой икрой. Вот до чего доводит служение идее. Преступная ложь все.

— Вы рассуждаете, Ирма Васильевна, совсем как «белогвардейка», — пошутил я улыбнувшись.

— Отнюдь нет, я говорю голую правду, — возразила бесстрашно она, — таких мнений придерживается большая часть тех партийцев, которые увидали подлинный лик советской бюрократии. Почему же теперь уходят из жизни молодые, многообещающие силы партии? Вместо идейной работы — подхалимство, вместо коммунизма — циничный произвол «князей» партии. Нет, мы идем по неверному пути. Вместо царства социализма восторжествовал Хам, облеченный властью деспота. Страшно за Россию, товарищ. Страшно.

В словах моей собеседницы таилась искренняя боль и разочарование.

Она взяла бокал вина и, задержав взгляд на золотистой влаге, задумчиво сказала:

— Там стали пить. Пьянство и разврат. «Рыковка»[6] спаивает народ.

К нам подошел Рабинович.

— Продулся, — сказал он, грузно опускаясь на диван возле Левис.

— Много? — поинтересовался я.

— Двадцать тысяч ухлопал, — безразлично бросил «завпечати» и, вынув портсигар, закурил сигарету.

— Кому же везет? — спросила Левис, поставив бокал на стол.

— Муценек кроет все карты, — разведя руками ответил Рабинович и, взглянув на бутылку ликера, добавил: — Выпьем, товарищи.

Я наполнил рюмки.

Вечером под аккомпанемент пианино, подвыпивший Бергман пропел «буржуазный» романс «Молчи, грусть, молчи».

На краткое мгновение я забыл о том, что нахожусь на конспиративной квартире в среде лиц, которые, погубив Россию, прилагали все усилия к превращению свободной демократической Финляндии в «красное», «пролетарское», бесправное царство насилия, казней, голода, грабежа, осквернения церквей и распятия духовной красоты Человека.

Разъехались поздно ночью…

Небесный полог сиял гирляндами звезд. Была дивная ночь…

Не верилось, что там, далеко-далеко, над необъятной страной стомиллионного порабощенного народа нависла беспросветная тьма, в которой крик расстреливаемых и стон голодных остаются гласом вопиющего в пустыне.

По мирному договору РСФСР получила дом на Бульварной улице, и все учреждения с Эспланадной улицы перешли в новое помещение. По этому случаю полпред Черных решил дать раут…

Были разосланы приглашения, заказана из Москвы икра, и целый вагон фруктов, вин и серебра прибыл в Гельсингфорс. Дорогая мебель, ковры, хрусталь и ценные картины украсили комнаты «посольства» грабителей и шпионов.

Одна спальня «пролетарского» представителя обошлась в 250 000 марок!

Девять чекистов полпредства заказали фраки за счет… РСФСР. Мадам Черных украсила шею жемчугами… баронессы П., расстрелянной в Петрограде после убийства Володарского.

Азиатская физиономия Ленина в раме красного дерева взирала со стены косыми глазами на элегантное общество гостей, а в среде приглашенных «работали» специально прикомандированные дамы Наркоминдела — агентки ВЧК — Ларионова, Вельская и мадам Устинова-Крамская.