Записки арбатской старухи

После революции Епанечниковы лишились всего состояния. За домом, в сарае, хозяин, будучи хорошим мастером-краснодеревщиком, устроил мебельную мастерскую: жить как-то можно было, особенно в период НЭПа. Но власть не дремала и требовала «уплотнения» населения домов. Хитрый Епанечников решил «самоуплотниться» и пригласил к себе в дом жить двух студенток-медичек из хороших семей, знакомых по Старице. Так в этом доме появились две Шуры — Шура Шахаева и Шура Стриганова, моя мама. Девочки подружились с семьей Епанечниковых и прожили вместе несколько лет. А потом дом определили к сносу. В это время Епанечниковы и Пая получили от государства по комнате в коммуналках в том же районе. Шура Стриганова, которая одновременно училась и работала, получила комнату в коммунальной квартире в Крестовоздвиженском переулке (сразу за Арбатской площадью, направо). А Шура Шахаева уехала к родителям в Старицу.

Когда моя мама вышла замуж, она пригласила Паю жить вместе и вести хозяйство. Пая согласилась, и с тех пор стала членом нашей семьи. Был, правда, период, когда мы временно расстались с ней. На улице Пая неожиданно встретила своего бывшего жениха. Он стал инженером, женился, имел двоих детей, жил в Ленинграде. Встреча взволновала обоих. Его брак был неудачен и тяготил его, поэтому он предложил Пае соединить судьбы и начать жизнь сначала. Но Пая отказалась строить свою жизнь на чужом горе, так она вслух сказала.

Мне в то время уже было 5 лет. Пая стала тяготиться своим положением няни, зависимым от «хозяев», считая, что это мешает ей устроить свою собственную судьбу. На семейном совете было решено отпустить Паю, и нанять домработницу. Папа устроил Паю нянечкой в институт Склифосовского, в хирургическое отделение. Пая вскоре закончила курсы медсестер и стала помогать в приемном покое, как медсестра. Она часто навещала нас и рассказывала мне о разных случаях из своей практики. Через полтора года она решила вернуться к нам. Что было истинной причиной этому — не знаю. За это время у нас сменилось две домработницы, и вторая меня очень донимала. Пая сказала, что не может видеть меня такой замарашкой и вернулась к нам к моей несказанной радости и счастью родителей. Однако Пая соблюдала некоторую автономность. Она уезжала ночевать к себе домой и рано утром приходила к нам. Вечерами в своей комнате она читала классику и кое-что рассказывала мне. Именно от нее я узнала историю Анны Карениной, естественно с необходимыми купюрами для моего возраста.

Во время войны Пая осталась в Москве. Ее мобилизовали на трудовой фронт: она сначала копала окопы, потом работала на комбинате Микояна, в цехе, производившем суфле для армии. Пая работала сутки через 2 дня на третий. После нашего возвращения из эвакуации, свободные дни она проводила у нас. Отпустили ее с комбината только после победы. В 1946 г. у нее открылся рак пищевода. Папа устроил ей лечение химиотерапией в той примитивной форме, которая существовала в то время, и то — для избранных. Но все было напрасно, и Пая ушла от нас 15 ноября 1946 г. Похоронена на Ваганьковском кладбище в колумбарии. Светлая ей память!

Детство

Себя в окружающем мире я осознала в 2 года. Это случилось летом на даче в Останкино, где мы с Паей жили ли в маленьком деревянном домике. Родители приезжали к нам после работы. В тот год папа купил фотоаппарат Кодак со стеклянными негативами и увлекался фотосъемкой. Однажды родители приехали рано и разбудили меня после дневного сна, чтобы сфотографировать. Открыв глаза, я увидела сначала солнечный луч, внутри которого танцевали пылинки, потом папу у окна, который «целился» на меня фотоаппаратом, рядом с ним — маму, которая говорила: «смотри, смотри, сейчас вылетит птичка!». В отдалении за столом сидела Пая. И все смеялись. Фотография (конечно, я — на горшке) сохранилась, и эта сцена запечатлелась в памяти.

Детство у меня связано с Паей. С детьми я играла только во время прогулок, а домой ко мне никто не приходил, наверное потому, что я часто болела. Пая проводила много времени на кухне, и вся квартира была в моем распоряжении. Самая большая и светлая комната — спальня. Там стояла родительская кровать с металлическими шарами, славянский шкаф, моя кроватка и кушетка а ля мадам Рекамье. На кушетке спала Пая, когда оставалась ночевать. В эти дни папа высылался в свой кабинет на диван. На полу спальни лежала шкура белого медведя, привезенная папой с севера.