Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра. 1867–1884

К группе «николаевских» танцовщиц надо отнести еще двух сестер Амосовых — Анастасию Николаевну Амосову 1-ю[180] и Надежду Николаевну Амосову 2-ю. Вместе со своей младшей сестрой Марией они составляли второе поколение балетной семьи Амосовых, фамилия которой в театре долго не переводилась. Их мать служила когда-то в нашем балете на мимических ролях.[181] По ее стопам пошла ее старшая дочь Анастасия, дама очень представительная и эффектной сценической наружности. Она была близка стяжавшему довольно плачевную славу дипломата и жандарма графу П. А. Шувалову,[182] оставила сцену рано и рано же умерла. Ее сестра Надежда Амосова 2-я, менее интересной внешности, была очень хорошей классической солисткой, но, к сожалению, страдала глухотой. Не слыша оркестра, она во время танцев всегда про себя отсчитывала такт, что не могло не отражаться на ее исполнении: у нее почти всегда было сосредоточенное выражение лица. Моей сверстницей была их младшая сестра, Мария Николаевна Амосова 3-я, высокая, худенькая, очень легкая классическая танцовщица. Ей очень удавались также и характерные танцы, особенно мазурки и краковяки, в которые она вкладывала немало огня и темперамента.

Вспоминаю также классическую солистку Марию Алексеевну Ефремову, очень высокую блондинку, танцовщицу довольно бесцветную. Она танцовала уверенно, сильно, но не изящно, и из длинного ряда исполнявшихся ею вариаций в моей памяти не сохранилось яркого впечатления ни об одной.

До сих пор я говорила почти исключительно о солистках классических; очередь дошла и до двух характерных. Первая — Вера Александровна Лядова, дочь балетного капельмейстера А. Н. Лядова.[183] Она была лучшая из виденных когда-либо мной исполнительниц «благородных» мазурок и других польских танцев. Красавица с замечательной фигурой, она в мазурке с Ф. И. Кшесинским представляла незабываемое по красоте зрелище. Лядова участвовала и в классических и в полухарактерных танцах, танцовала барабанщика королевы в «Пакеретте», играла амура в «Фиаметте» и т. п. Она всегда пользовалась очень шумным успехом. Впоследствии, когда в Александрийском театре режиссер Яблочкин[184] начал культивировать оперетку, Лядова, обладая недурным голосом, перешла на Александрийскую сцену, где явилась первой создательницей партии «Прекрасной Елены», образ которой у нее вышел чрезвычайно эффектным и рельефным. В роли Елены Лядова даже затмила француженку Девериа[185] из Михайловского театра. В представлении петербуржцев о Лядовой ее личность так тесно сплеталась с этой ролью, что даже ее надгробный памятник на Смоленском кладбище украшен бюстом артистки в костюме спартанской царицы. После «Елены» Лядова выступала в Александрийском театре в главных партиях и других шедших там оперетт. Она умерла в молодых годах.

Характерные танцы очень удавались также другой моей современнице — Анне Дмитриевне Кошевой. Как и Лядова, она блистала в мазурке и краковяке, но у нее эти польские танцы носили совершенно другой характер. Мазурка Кошевой была разудалой, лихой, простонародной пляской, отчасти грубоватой, но всегда живой и увлекательной. Если Лядова могла считаться представительницей аристократической мазурки, то Кошева в атом отношении была настоящей демократкой. Балетмейстеры Сен-Леон и Петипа всегда строго разграничивали эти два жанра мазурки, учитывая при своих постановках возможности обеих танцовщиц. В области классики у Кошевой была также своя специальность — «вертуны», которые она проделывала буквально как вихрь. Для нее сплошь и рядом ставились особые вариации с этими вертунами. Худощавая, высокого роста, она в них производила впечатление завинчивающегося в пол сцены живого винта.

Очень своеобразной артисткой по наружности и жанру танцев была моя подруга Клавдия Ивановна Канцырева. Миниатюрная блондиночка, в танцах грациозная, изящная, живая и игривая, она отлично справлялась с «земной» классикой, но особенно отличалась в полухарактерных танцах и партиях, в которые всегда вкладывала неподдельный задор, увлечение и юмор. Канцыреву очень ценил и выдвигал балетмейстер Сен-Леон. Для нее он, между прочим, поставил (кажется, в балете «Лилия») «китайскую польку», исполнявшуюся ею с незаурядным комизмом и пользовавшуюся всегда очень хорошим успехом. Канцырева прекрасно играла рыбку в «Золотой рыбке» того же Сен-Леона и даже танцевала за балерину в его балетике «Пастух и пчелы»,[186] в балете Петипа «Парижский рынок», но особенно выделялась в «Тщетной предосторожности».

Здесь Канцырева — Лиза, Гердт — Колен и Пишо — сварливая Марцелина создавали действительно «концертный» спектакль, производя на зрителя неизгладимое впечатление.