Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим

Собственно, говоря напрямоту, я не шутя приударивал за моей хозяюшкой, ибо таково мое обыкновение со всеми представительницами прекрасного пола, независимо от возраста и наружности. Человеку, который сам пробивает себе дорогу, эти милые создания всегда могут пригодиться так или иначе; пусть они даже не отвечают на вашу страсть – не важно: они нисколько на вас не рассердятся и только станут еще участливее во внимание к вашему разбитому сердцу. Что касается Лизхен, то я сочинил для нее слезную повесть о моих приключениях (повесть несравненно более романтическую, чем рассказанная здесь, поскольку я не связывал себя уважением к истине, каковой неуклонно придерживаюсь на этих страницах) и покорил ею сердце бедняжки, а кроме того, значительно усовершенствовался в немецком под ее руководством. Милые барышни! Не называйте меня жестокосердым обманщиком: сердце Лизхен, до того как я подверг его осаде, было уже не раз взято приступом и не однажды меняло хозяев; подобно некоторым городам этой округи, оно выкидывало то французский, то зелено-желтый саксонский, то черно-белый прусский флаг, смотря по обстоятельствам, – да и какая прекрасная молодая леди, отдав свое сердце военному мундиру, не должна быть готова к быстрой смене возлюбленных, а иначе сколь незавидной будет ее участь!

Лекарь-немец, приставленный к нам после ухода англичан, только раза два удосужился нас навестить; и я, к великой досаде мистера Фэйкенхема, но имея в виду свои особые цели, постарался встретиться с ним в полутьме, с завешенными окнами, ссылаясь на то, что после контузии не выношу света. Итак, я закутывался в простыни с головой и объявлял доктору, что я египетская мумия или что-нибудь другое в этом роде, чтобы сойти за сумасшедшего.

– Что это вы за чушь городите, будто вы египетская мумия? – брюзгливо спросил меня мистер Фэйкенхем.

– Скоро узнаете, сэр! – отвечал я.

В следующий приход доктора я не стал его дожидаться в темной спальне, уткнувшись в подушку, а засел внизу в столовой играть в карты с Лизхен. На этот раз я завладел шлафроком моего лейтенанта и другими предметами его гардероба, которые пришлись мне впору и, смею надеяться, придавали мне вид совершеннейшего джентльмена.

– Доброе утро, капрал, – сердито буркнул доктор в ответ на мою приветливую улыбку.

– Капрал? Лейтенант, хотите вы сказать! – вскричал я со смехом, лукаво подмигивая Лизхен, которая еще не была посвящена в мои планы.

– Как так – лейтенант? – вскинулся на меня доктор. – Ведь вы не лейтенант, а…

– Полноте, доктор! – воскликнул я, смеясь. – Слишком большая честь! Вы, кажется, путаете меня с рехнувшимся капралом, что лежит наверху. Чудак уже дважды выдавал себя за офицера… Наша любезная хозяюшка лучше вам скажет, кто из нас кто.

– Вчера он вообразил себя принцем Фердинандом, – подхватила Лизхен, – а в прошлый ваш приход – помните – все представлялся египетской мумией.

– Верно, верно! – подтвердил доктор. – Помню. Но как же это… ха-ха-ха… подумайте, лейтенант, ведь вы у меня в журнале значитесь капралом.

– Не говорите мне о болезни этого несчастного, сейчас он стал чуть тише.

Мы с Лизхен посмеялись ошибке доктора, точно самой забавной шутке на свете, а когда он собрался наверх послушать своего пациента, я посоветовал ему не говорить с помешанным о его болезни – сегодня он показался мне особенно возбужденным.

Читатель уже, конечно, понял из этого разговора, в чем заключался мой план. Я замыслил бежать, и бежать под именем лейтенанта Фэйкенхема, позаимствовав у него оное, как говорится, нахрапом. Этот отчаянный поступок был продиктован суровой необходимостью. Называйте это подлогом, грабежом, если хотите, ибо, говоря по правде, я забрал у него также деньги и одежду, но окажись я сегодня в таком же безвыходном положении, я без колебаний сделал бы то же самое; ведь я не мог бежать, не воспользовавшись его кошельком, равно как и его именем, а потому и счел себя вправе присвоить как то, так и другое.

Пользуясь тем, что лейтенант по-прежнему пригвожден к постели, я забрал к себе его форменное платье, предварительно осведомившись у доктора, не задержался ли здесь кто из моих однополчан. Заключив из его ответа, что я не рискую встретить знакомых, я стал беспечно прогуливаться по городу в обществе фрау Лизхен, щеголяя в форме лейтенанта. Попутно я расспрашивал, не продает ли кто лошадь, а также явился с рапортом к коменданту под видом Фэйкенхема, лейтенанта английского пехотного полка, выздоравливающего, и был даже приглашен на обед к офицерам прусского полка и остался крайне недоволен их кухней. Воображаю, как взбесился бы Фэйкенхем, знай он, как бесцеремонно я пользуюсь его именем!