Записки беглого кинематографиста

По предписанию я был назначен командиром взвода средних танков. Это были прошедшие огонь и воду, подустаревшие уже «Т-62», чья ходовая часть только и могла выдержать каменисто-скалисто-болотистое бездорожье. Новые танки создавались под европейский театр, вдогонку натовскому «леопарду», последние наши модели уже в чем-то и превосходили «леопард». Северянам же оставалось только рассуждать и догадываться, как бы повела себя металлорезина, последняя мода в танковой «обуви», в условиях тундры-мундры.

То, что я прибыл в полк по директиве Генштаба, командир чувствовал гораздо острее, чем я.

Люди, делающие карьеру, — народ по большей части осмотрительный, далеко смотрящий и настороженный, так что любопытство ко мне у подполковника Б-ва, конечно, было. Зачем появился этот «киношный» лейтенант? Глаза? Чьи?

Впрочем, может быть, во многом я и сам виноват. С людьми, пребывающими в карьерном напряжении, нужно шутить очень осторожно, а лучше и вовсе не шутить. Буквально в первые же дни, увидев у меня в руках записную книжку, он спросил как бы между прочим: «Что это вы там все время записываете?» — «Только то, что можно, товарищ полковник, что записывать нельзя, держу в голове». Может быть, как раз после этого он стал держаться от меня подальше?

Не знаю, уж как смотрелся наш полк с «натовской» вышки, из Норвегии, но в глазах и отчетах инспектирующих групп, постоянно наведывавшихся из Мурманска, Петрозаводска, Ленинграда и Москвы в наши богатые ценными породами рыб края, мы выглядели очень неплохо.

Они видели успехи самого северного, надо думать, в мире танкового полка, а мы делали вид, что не замечаем, как верной оценке нашей тактической выучки, технического и хозяйственного состояния полка помогали и семга, и новенькие «меха» — непродуваемые зимние куртки на великолепной романовской овчине, которых так не хватало в экипажах, которые изнашивались дотла и которые с такой охотой принимались в качестве «маленьких заполярных сувениров» инспектирующими ватагами.

По календарю на дворе лето, июль, да, видно, на полюс, или где там «кухня погоды», эта новость еще не пришла. Дни были похожи с утра на раннюю весну, а к вечеру на позднюю осень. По календарю — полярный день, солнце не опускается за горизонт, но небесный полог задернут так плотно, что на земле сплошные серые сумерки. Изредка налетают заряды со снегом, но снег бросала скупая рука — по-видимому, главный запас в груженых тучах предназначался для какого-то еще более гиблого места.

Но боже сохрани от одностороннего взгляда на пургу, метели и злые ветры, для кого-то это беда, а кому-то и славу может надуть.

Вот нынешней зимой, к примеру, разыгравшаяся на три дня февральская метель, о чем мне рассказывали по моде времени как о событии, произошедшем не без участия незримых сил, акции нашего полка сильно подскочили вверх, а положение командира укрепилось настолько, что его не смогли пошатнуть интриганы с сопредельной стороны.

Памятной всем в полку февральской пургой занесло к нам корреспондента «Красной звезды», ехавшего из Корзунова в Печенгу, да заблудившегося. Едва пурга началась, у него в голове родилась замечательная строчка, он держал ее в памяти и жалел, что не может записать в подпрыгивающем на снежных ухабах «уазике»: «…казалось, вся земля сдвинулась, перемешала все краски и куда-то понеслась, чтобы после метели явиться перед нашими глазами в новом обличии…» Поняв, что водитель сбился с дороги, корреспондент перепугался, пурга поднялась нешуточная, и он в какую-то минуту даже подумал, что ему уже не удастся не только напечатать замечательные строки, но и просто увидеть землю в «новом обличии» после метели. Огни в расположении нашего полка оказались для них спасительными. Когда поздним вечером дорогого гостя вели через переметенный снегом плац из офицерской столовой на квартиру, тот обратил внимание на светящееся окно в длинном одноэтажном здании штаба полка на дальнем краю плаца.

Ни пурга, ни пережитый страх, ни обстоятельный ужин не притупили наблюдательность опытного газетчика. «Это чье окно там горит?» полюбопытствовал военный корреспондент. «Это кабинет командира», — честно сказал НШ и подтвердил замполит, сопровождавшие основательно согретого путника.

Через три недели весь полк из рук в руки передавал «Красную звезду». Подвал с великолепным названием «Негаснущее окно» читали даже вслух детям в школе. Вот как про нас пишут!

А свет в кабинете в тот памятный февральский день подполковник Б-в просто забыл погасить. У него разболелись зубы, и после обеда в штаб он не вернулся. Не смог даже встретить свалившегося на них корреспондента лично, но «меха» приказал ему вручить от своего имени.

Статья, отдающая должное нашему командиру, заканчивалась впечатляющими словами: «Под завывание полярной вьюги казалось, что жизнь в полку замерла, остановилась. Но несли свой неусыпный наряд караульная и дежурные службы, (попробовали бы не нести!), — да светилось негаснущее окно в кабинете командира в штабе полка».