Записки беспогонника

Жили мы все вчетвером вместе, хозяйка нам варила из казенного пайка и добавляла свою картошку. Спали мы в теплой кухне на полу, а хозяева отправлялись в нетопленые первые две комнаты. Там стояли две невиданной ширины кровати, на которых хозяева спали все подряд на широких перинах и укрывались столь же широкими перинами.

Морозы сковали землю. Поляки совершенно перестали ходить на работы. Я бегал к войту и к коменданту, возмущался, настаивал. Но все от меня отмахивались. Началась деятельная подготовка к новому наступлению, строительство оборонительных рубежей никого не интересовало. Меня отозвали, и я, бросив недоконченные траншеи, вернулся в свою роту и вступил в командование взводом.

К этому времени вернулся из Ленинграда Пылаев вместе со своим холуем Зимодрой. Мы и раньше слышали всякие ужасы о ленинградской блокаде, но как-то не очень им верили. А тут Пылаев обрисовал перед нами картину такой трагедии сотен тысяч людей, с такими подробностями рассказывал, как они гибли, что поневоле голова моя клонилась. Да, неизмеримо долготерпение многострадального народа русского.

Пугачев, дождавшись Пылаева, развернул передним свой план реорганизации роты: дать во 2-й взвод всех плотников, остальные два взвода должны быть на вспомогательных работах. Ко мне в 1-й взвод вместо Харламова был назначен помкомвзводом Ярошенко. А бедный Виктор Эйранов расстался со всеми своими плотниками и стал командовать 3-м взводом.

Харламовым я давно тяготился, уж очень он был жаден и все ссорился с командирами отделений, особенно с Самородовым и Монаковым. И потому я расстался с ним без сожаления, хотя знал, что работник он сильный и дисциплину с помощью угроз и нарядов держит крепко. Уходя во 2-й взвод, Харламов потребовал, чтобы с ним перевели и нашу комолую корову, и, главное, коней — Коршуна и Соловья, да еще с возчиком, дважды орденоносцем Недюжиным.

Нет, не отдам! Я буквально вцепился во взводных животных и в возчика. Харламов любил обоих коней, но я их любил еще больше, возвращаясь в роту после отлучки, старался увидеть их как можно скорее, оглядывал, протягивал им хлеб.

И они любили меня, тянулись губами к моему плечу. А корова — это же дополнительное питание, когда одно казенное довольствие и почти ничего нельзя достать на стороне. А возчика, дважды орденоносца нет во всем ВСО. Да это же марка! И Пылаев мне уступил.

Словом, ушел Харламов из взвода злой, захватив громадный тюк трофеев да свою ППЖ Марию.

Слабость нового помкомвзвода Ярошенко я почувствовал с первого дня. Во 2-м взводе он управлялся, уж очень там сильные были командиры отделений плотников, лучшие бойцы нашей роты — Кольцов, Лысенко, Качанов, Датченко. Последний был послабее, но зато член партии. Все четверо из стройбатовцев, они прошли с нами с Горьковского рубежа.

Ярошенко был неизменным участником нашей самодеятельности, хорошо пел арии из «Наталки-Полтавки» и «Запорожца за Дунаем», но как пом. командира взвода оказался слишком мягким, нерасторопным и безынициативным. Так, 1-й взвод сразу съехал с первого места. Тогда Пылаев мне разрешил подыскивать Ярошенко замену.

Нас выгнали с насиженного места поближе к передовой, и мы нашли свободный от землянок других воинских частей участок леса. Мы расставили для Пылаева палатку, начали в дождь и холод копать. Копали, не докопали, наступила ночь. Виктор Эйранов и я забрались под густую сосну, одну шинель расстелили, другой накрылись с головами и залегли. Дождь на нас капал — кап-кап-кап, а мы лежали и разговаривали: вот, оба мы москвичи, будем и после войны встречаться… А вот, не встречаемся. Тогда в самом разгаре был у Виктора трогательный роман с ротной вестовой Дашей. Долго она издали любила молодого и красивого юношу, наконец они сошлись и переживали медовый месяц. Почему ее не было в ту ночь с нами — не знаю, наверно, девчата еще оставались в старых землянках.

Я поселился в одной землянке вместе со всем взводом. Наступили холода, и жить одному было хлопотно из-за печки. Помещение получилось огромное, в два ряда нар. Наше ночное пребывание там скрашивал пожилой боец Пономарев. Такого сказочника и рассказчика я не знал никогда. Бесконечны были его рассказы о всевозможных комических эпизодах на 1-й мировой войне. Например: Пономарев раненый лежит в госпитале, ожидается посещение самого царя. Начальство в страхе суетится, стелятся на койки чистые простыни, вносят тумбочки, на которые кладут белые булки и пачки папирос, но есть и курить до прихода царя запрещено. Является царь, проходит между койками и удаляется со всей свитой. Вбегают санитары с ящиками и забирают булки и папиросы. Этот же эпизод описан в «Тихом Доне».

Другой рассказ-сказка, которую можно было бы озаглавить: «Необычайные приключения жениха, все время безумно желающего покакать, но по самым различным причинам не могущего выполнить свое желание». Наконец, на третий вечер повествования терпеливые слушатели узнали, как в брачную ночь молодожен бросился на свою суженую, не выдержал и затопил всю кровать и любимую.