Записки беспогонника

Вот так-так! Обидно будет возвращаться обратно. Меня утешало только внеплановое приобретение масла, сала и сахара.

Ко мне подошел Некрасов и запинаясь сказал, что комиссар запротестовал — ему ехать нельзя, ведь его принимают в партию и он сегодня отправляется в УОС получать партбилет. Да, конечно, партбилет куда важнее «особого задания».

А через всю площадь гремел зычный голос Терехова:

— Голицын, скорее в отдел кадров! Получай командировку!

Через полчаса я вышел на площадь, размахивая не помятым, как лебединая грудь, командировочным предписанием:

«Предлагается старшему топографу такому-то ехать… Об исполнении донести. Срок командировки 2 месяца…»

И внизу подпись Богомольца — лежащий на боку мистический овал и три рогульки.

А какие, тогда уже ставшие легендарными, населенные пункты перечислялись! Еще так недавно весь мир с трепетом читал эти названия: Котельниково, Абганерово, Аксай, Тундутово… И сейчас у меня хранится тот вконец истрепанный листок…

Смеркалось. Я собирался ночевать у капитана Финогенова и угостить его своими богатствами. Но ко мне подошел Терехов и сказал басом:

— Ну их ко всем чертям! Поедем дальше.

До Саратова было 70 километров. Мы шли, как и вчера: впереди рыженькая, сонная клячонка, за ней закутанный в бабий платок столь же сонный стройбатовец-возчик, потом, гордо посматривая на усыпанный звездами небосклон, шагал я в лохматой шапке и в полушубке, потом шагал сутулый долговязый Терехов, а несколько поотстав, хромая на обе ноги, ковылял Щелкунчик-Гофунг. Из всех наших красных носов свисали длинные сосульки.

Переночевали в следующей деревушке с поэтичным названием — Золотая Долина. Предколхоза нас вселил силком в какую-то избу. Хозяйка, неистово ругаясь, не только не дала подстилки, но утром не допустила ни к умывальнику, ни к ведру с водой. И хоть она затопила печку, но сало поджарить мы вынуждены были в соседней избе.

Терехов и я смеялись, а Гофунг громко негодовал.

Тем же порядком мы двинулись дальше и шли за санями весь день. Остановились ночевать в последней деревне перед Саратовом.

Гофунг объявил, что он хороший повар, и потребовал соединения всех наших продуктов. Сдуру я отдал ему также свои 6 кило пшена.

Он сварил какое-то месиво из муки и сала, которое подгорело. Терехов все ехидничал, а я позавтракал с аппетитом и вышел на улицу к лошади.

Жгучий холод охватил меня. Накануне было ясно и морозно, хотя тихо. А сейчас к 30° мороза добавился ветер. Вернувшись, я достал из своего мешка одеяло и по-бабьему закутался с головой. Гофунг и возчик поступили точно так же. А старший лейтенант Терехов не пожелал поганить одеялом свои недавно полученные кубики в петлицах и только опустил уши у шапки.

И снова мы двинулись дальше. До Саратова оставалось еще 25 километров — без жилья, без деревца.

Этот переход был одним из самых тяжких в моей жизни. Несмотря на одеяло и шапку, ветер и холод пробирали мое лицо и голову. Терехов долго терпел, но потом тоже достал одеяло и закутался. Здесь в безлюдье, да на таком ветру некому было показывать свои новенькие кубики.

Рыжуха наша вся заиндевела. Мы боялись, что она упадет. Нет, ничего — все так же сонно и невозмутимо шагала вперед, на ее веки намерзли комья льда.

И мы сами, закутанные по-бабьи, превратились в обледенелые глыбы. Я оставил открытой только узкую полоску поперек глаз.

А ветер налетал все резче и жгуче, пронзал холодом насквозь. И направо, и налево, и впереди, и сзади белел только ровный снег, да вереница телеграфных столбов тянулась вдоль дороги. Мы шли молча, да едва ли я смог бы пошевелить челюстью.

Во второй половине дня перевалили через водораздел Дона и Волги. Скоро показались первые домики Саратова. Выбрав хату, из которой клубился дымок, мы завернули лошадку и зашли погреться. И тут я обнаружил, что отморозил полосу лица — оба виска и переносицу.

Закусили крепким мороженым салом, выпили горячего чаю. В тепле у Гофунга развязался язык.

— Ну, скажите, пожалуйста, вы люди молодые — это я хорошо понимаю. Ну, а я старый человек — за что должен переносить такие лишения, такие муки?

Бедный потомок героев Шолом-Алейхема старался нас разжалобить, а Терехов и я только перемигивались.

Подзаправившись и накормив лошадку, мы поехали дальше, спустились с горы в самый город и долго блуждали по улицам, разыскивая базу нашего УВПСа. Гофунг там бывал несколько раз, и возле базы у него была знакомая хозяйка, некая тетя Фрося. Но от холода у него отшибло память, и потому мы попали к этой хозяйке уже в темноту и обнаружили, что там уже набилось человек пятнадцать наших же работников.

Тетя Фрося была проворная старушка. Она не отказывала никому, брала с каждого по десятке за место на полу и беспрерывно ставила самовары.