Записки беспогонника

Выяснилось, что калмыки привезли с собой очень мало инструмента. И на следующее утро мальчишки-допризывники под моим руководством принялись рьяно реквизировать у местного населения лопаты, ломы и кирки, а старший лейтенант Американцев с двумя девушками начали спешно разбивать позиции для пулеметов и ПТР (противотанковых ружей).

К обеду нам удалось поставить на работу до 200 человек. На каждую лопату ставили по два человека, в расчете — один копает, а другой отдыхает. Впрочем, чаще отдыхали оба.

Под моим руководством калмыки рубили яблони, сливы и пирамидальные тополя, копали хода сообщения под огородами и вокруг хат. Люди были удивительно бестолковы: объясняешь, объясняешь им — где копать, где нет, обрисовываешь ячейки, пулеметные столики. Ну, кажется, поняли. А отойдешь к другой бригаде, вернешься… Ай-яй-яй, что натворили: где надо копать — там оставлено, и наоборот; в минометной позиции вместо круглых ям понаделали столики, а выкопано вокруг.

Американцев подходил и с улыбочкой ехидничал:

— А вы им объясняйте понятнее.

— Да что я могу поделать! Их четыреста, а я один, даже сходить пообедать, даже по…ть некогда! — чуть не плакал я.

Я вытирал пот и зло смотрел на калмыцких девчат. Все они были молоденькие, веселые, у всех как на подбор щечки были круглые, румяные, аппетитные, словно детские попки. И все они звонко смеялись, глядя на мои незадачи.

И всех этих веселых девчат, и стариков, и женщин, и малолетних детей через несколько месяцев с неслыханной и бессмысленной жестокостью погнали штыками ни за что ни про что в Казахстан.

Поголовное выселение во время войны некоторых кавказских народностей, выселение калмыков, крымских татар, немцев Поволжья, греков, болгар — является одной из самых позорных страниц нашей истории, о которой никогда не писали в газетах и о которой никогда ни ученые, ни писатели не упоминают.

Пять дней копали калмыки окопы. Американцев учил меня разбивать позиции с таким расчетом, чтобы каждый пулеметный столик и каждая стрелковая ячейка имели бы достаточный обстрел и хорошо маскировались бы на местности.

Я живо заинтересовался этим делом и тогда же решил постараться перейти на производство и отстать от опостылевшей мне топографии.

На шестой день в Уманцево явились сразу две машины. Из одной вылез старший топограф УВСР-342 — Ян Янович Карклин, который мне привез приказ капитана Разина — немедленно выезжать в Садовое со всеми вещами. Из другой машины вылез еще кто-то с приказом Терехову и Американцеву (Гофунгуехал раньше) выезжать в Сталинград.

Сердечно распрощался я с Тереховым, который мне подарил десять килограммов белой муки, а про оставшиеся банки немецких свиных консервов сказал, что их увез Гофунг.

Калмыков мы бросили на произвол судьбы и ничего им не сказали. Наши машины разъехались в разные стороны.

В Садовом я переночевал одну ночь. А на следующее утро 22 человека — 15 рекогносцировщиков во главе с капитаном Баландиным, шофер, снабженец и 5 топографов — выехали в Сталинград на маленьком автобусе французской фирмы Рено.

В пригороде Сталинграда, Бекетовке, мы должны были получить продукты, горючее, вторую машину и затем выехать своим ходом за 1800 километров на рекогносцировку оборонительных рубежей в Воронежскую область.

Глава десятая Беспримерное путешествие

становились мы не в самом Сталинграде, а южнее, в его пригороде Бекетовке, которая под властью немцев не была и они почти не бомбили ее. Рассказывали, что фон Паул юс щадил этот населенный пункт, так как собирался там зимовать. Но наши не пощадили — половина деревянных домов и все деревянные заборы были по бревнышкам, по тесинам разобраны на блиндажи и на топливо.

Старший лейтенант Липский предложил мне поселиться вместе. Как выяснилось на следующий день, он выбрал меня потому, что принял меня — потомственного дворянина — не более не менее, как за своего соплеменника. Вообще, во время войны меня постоянно принимали за еврея и я бывал жертвой разных трагикомических инцидентов.

Во мне было 180 сантиметров, в Липском 120; когда мы ходили вдвоем, то, очевидно, представляли из себя любопытное зрелище. А ходили мы вдвоем ежедневно — в столовую и на базар. В столовую он отправлялся в шинели или в расстегнутой телогрейке, чтобы все видели его три кубика. Идучи на базар, он наглухо застегивал телогрейку и развязывал уши у шапки и тогда походил на стройбатовца или на бойца из трофейной команды.

У Липского имелось 20 килограммов ячневой крупы, которую он никак не мог выгодно сменять, и я ему был необходим как охранник и как второй носильщик.

Бекетовские базары выглядели очень интересными. Там выменивалось на съестные продукты и на самогон все то, что можно было отыскать на трупе немецкого солдата или офицера..