Записки беспогонника

Мы все начали смеяться, наперерыв острить, поздравляли «с боевым крещением». Николай Владимирович приказал ехать дальше.

Жара стояла палящая, безветренная. По большаку навстречу ехало больше подвод, чем по автостраде. Двигались стада, бесконечные полчища коров и овец с налитыми кровью глазами, с высунутыми языками и слюной, текущей из пасти. Стада шли не только по дороге, но топтали тучные, еще зеленые, волнующиеся хлеба, поднимали густые бурые облака пыли. Мы скоро превратились в негров.

Стали попадаться отдельные группы красноармейцев в касках, и шли они не на запад, а на восток, шли вразброд, запыленные, видно, до предела измученные.

Проехала автомашина, нагруженная железнодорожниками с семьями и узлами. Ну уж это было ни на что не похоже! Железнодорожники — и на автомашинах!

Много лет спустя я узнал, что в эти дни немец подошел к Смоленску и выкинул десант в Ярцеве. Я видел место десанта, где обе магистрали — железнодорожная и автострада — сближались на расстояние до 200 метров. Там были два моста через приток Днепра реку Вопь, десантники взорвали мосты и тем самым перерезали обе магистрали и навели у нас невероятную панику.

Николай Владимирович несколько раз останавливал автомашину, выскакивал, шептался с проходившими или проезжавшими командирами частей и вновь приказывал ехать дальше, навстречу стадам и потоку беглецов.

С большака мы свернули вновь направо на проселок и поехали прямо на север. Мы вздохнули. Тут не было ни стад, ни пыли. Ехали чудесными местами долиной Вазузы, мимо березовых рощ, сосновых лесов, деревень, поднимались на холмы, спускались в овраги. Дальние и ближние церкви, целые и полуразрушенные, высились там и сям, кое-где в зелени забытых парков виднелись облупленные колонны бывших помещичьих домов. А поля колосившейся пшеницы волновались, как море.

Ночевали мы в березовой роще на берегу Вазузы, проехав от Коврова свыше 600 километров.

Рано утром, когда туман еще окутывал долину Вазузы, Николай Владимирович нас разбудил, мы сели и поехали. Дорога поднялась в гору, и вскоре Вазуза скрылась позади. Навстречу снова стали попадаться подводы с беженцами, стада, пешеходы, однако в меньшем количестве, чем накануне, военных совсем не было.

Часов в 11 Николай Владимирович сказал:

— Теперь скоро приедем.

Въехали в большое село — районный центр Андреевское, названное так в честь члена Политбюро А. А. Андреева — уроженца тех мест (теперь переименовано в Днепрово).

На улицах сгрудилось множество подвод. Из учреждений вытаскивали мебель, ящики, на огородах жгли бумаги. Где-то вопила женщина, кто-то неистово матерился.

Группой стояло местное начальство, с виду весьма напуганное. Мы подъехали к магазину, остановились, некоторые из нас выскочили, встали в очередь.

Продавали сахар, которого недоставало в Коврове. Здесь отвешивали пудами, мешками, я лично взял два кило.

Стоя в очереди, я пытался узнать, почему такая сумятица.

Одна баба мне шепнула, что немецкие танки в 40 километрах.

— Николай Владимирович! — раздался радостный возглас.

Перед нами стоял наш бурмастер Сашка, черномазый, улыбающийся. Он уехал еще в первой группе.

— А нас «крокодилы» немцам бросили, а сами драпанули! — воскликнул он.

— Подожди рассказывать! — перебил Николай Владимирович и отвел его в сторону.

Они долго шептались. Сашка с азартом говорил о чем-то очень интересном и важном, а мы изнывали от любопытства. Потом он молча распрощался и пошел в одну сторону, а наша машина повернула назад. Километра через два мы свернули с прежней дороги налево.

Проехали еще час, миновали город Сычевку и еще через сколько-то километров свернули с большака и остановились в небольшой деревеньке.

— Сюда, сюда, Сергей Михайлович!

Это говорил наш геолог Сергей Григорьевич Овсеенко. Вместе с ним подошли две неизвестные мне полногрудые девицы в синих штанах. Он повел меня к себе на квартиру. Оставив там чемодан, я пошел вместе с ним на болотистый ручеек умываться. Оставшись в одних трусах, я долго не мог отмыть дорожную пыль.

— Сергей Григорьевич, а где линия Сталина?

— А вот она. — И он показал на свежевырытый двухметровой глубины ров, тянувшийся по склону овражка. — Только предупреждаю, сию канаву так называть не принято.

— И больше ничего нет? — спросил я с дрожью в голосе.

— Говорят, еще сзади на горе будут строить доты, — ответил он и добавил: — Если только успеют.

У меня сердце упало. Линия Мажино, линия Зигфрида, линия Маннергейма… Ну, а Сталинская должна быть самой неприступной. А тут просто канава.