Записки беспогонника

Когда я это прочел, то вздрогнул. — Опомнись, куда бежишь! — словно звала женщина. И я видел, что другие беглецы, подходя, читали и тоже словно внутренне все передергивались. Впечатление от плаката было потрясающим. А много лет спустя я видел на различных выставках, как люди шли, взглядывали, читали и равнодушно проходили дальше.

Не доезжая до Волоколамска, находился контрольно-пропускной пункт. Впервые мы увидели хоть какой-то признак порядка. На Волоколамск и далее на Москву не пропускали ни одну машину, не пустили и нас, хотя Лущихин красноречиво потрясал целой пачкой документов. Тут происходила генеральная сортировка — основной поток машин и людей направляли на Рузу, Верею и далее в обход Москвы, на Серпухов. Военных задерживали и для переформирования заворачивали куда-то в сторону. Всех, имевших отношение к строительству оборонительных рубежей, а таковых было десятки, а может быть, и сотни тысяч, направляли на север по маршруту: Ярополец — Высоковск — Клин — Дмитров, и говорили: «Являйтесь в Дмитров, там вам скажут, куда следовать дальше».

В Яропольце я увидел два стоявших рядом прелестных помещичьих дома с колоннами, это были бывшие имения графа Чернышева-Кругликова и Гончаровых. В последнее приезжал и Пушкин, чей бюст стоял во дворе. Месяца через два оба дома были варварски разрушены немцами.

В Яропольце каждому из нас выдали по буханке хлеба, и мы поехали дальше на Высоковск.

Дорога была проселочная, глинистая, от дождя, от интенсивного движения ее всю развезло. Наши три машины следовали одна за другою и плакали человечьими голосами, газик тоненько, как ребенок, ЗИСы октавой ниже. То и дело мы выпрыгивали из кузова и на своих плечах вытаскивали машины, отгребали лопатами вокруг колес, настилали ветки. И какое это бывало всегда облегчение, когда работяги-колеса наконец выбирались на менее вязкое место.

Николай Иванович вел свой ЗИС впереди, и вел мастерски, то переменял скорость, то тормозил, то давал для разбега задний ход, иногда ему приходилось зацеплять тросом другие машины, и он выручал их.

Поздно вечером мы остановились, немного не доезжая Высоковска в деревне Некрасине.

Утром, только было засели играть в дураки, как пришли за нами, сказали: «Просите у хозяев лопаты и идите во двор МТС».

Машин 20 нашей геологической экспедиции сгрудилось на обширном и пустом дворе. Все имущество МТС было эвакуировано, наши работники заполнили весь двор.

Начали копать глубокие, до четырех метров, обширные ямы. Копал и я. Всего выкопали три ямы.

Тяжело нагруженные автомашины стали к ним подходить, пятясь вдвоем. Мы развязывали груз и, поддевая ломами, скатывали в ямы буровые станки, штанги, обсадные трубы. Вот полетел вниз мощный токарный станок и со звоном ударился о металл. Я его узнал. Еще в 1940 году мы его получили под Куйбышевом и очень тогда радовались, позднее он был перевезен в Ковров. Вот, перекатываясь, ломая приводное колесо, полетел также мне знакомый станок сверлильный. Одну машину разгрузили, подъехала другая, за ней третья. Когда одна яма была забита, начали засыпать ее землей, а грузовики стали разгружаться у другой ямы.

Начальник сектора геологии Семенцов стоял в стороне, серый, обрюзгший. Вдруг он подозвал меня и велел мне и моему сослуживцу по Куйбышеву Лободину А. Ф. точно зарисовать и замерить место погребения всего геологического богатства Главгидростроя. С помощью рулетки мы быстро составили и зарисовали схему и отдали бумажку Семенцову.

И зря, совершенно зря хоронили станки, движки, геофизические приборы, оборудование лабораторий и механических мастерских. Чересчур верили слухам, что «немецкие танки приближаются». Высоковск был занят немцами только месяц спустя. (И зря взорвали Высоковскую текстильную фабрику, в восстановлении которой я принимал участие после войны.)

Можно было бы успеть перевезти людей и оборудование в два приема. А тут в панике решили спасти людей, а также наиболее ценные предметы, в том числе и мои два ящика с теодолитом и нивелиром. Единственное, что меня радовало, — забудется в этой кутерьме потерянный мною полушубок. И действительно, больше никто о нем не поминал.

В тот вечер впервые за долгий срок мне удалось достать несколько газет. Сообщалось о потере Орла и Полтавы. А ведь только что писали о Брянском направлении. Много лет спустя уже в Берлине из газет немецких, а также по рассказам бывших военнопленных я узнал о том грандиозном котле, который уготовили нам немцы под Брянском, когда две наши армии попали в плен. Слово «котел» впервые придумали не мы, а они.

В газетах я, наконец, прочел, что Западный фронт прорван, нами оставлены Вязьма, Сычевка и Ржев и враг приблизился к дальним подступам Москвы.

И еще я прочел подвал — статью академика Тарле. Услужливый историк, вспоминая 129-ю годовщину нашествия французов, доказывал правильность стратегии Кутузова, решившего Москву оставить, но армию спасти. Статья эта мне очень не понравилась.