Записки благодарного человека Адама Айнзаама

После работы я провожаю Яэль в банк, где она вкладывает на свой счет выручку, помогаю Яиру упаковать оставшийся товар и отнести на склад, иногда мы все вместе делаем покупки. В те дни, когда нет занятий, я должен прибыть к киоску в девять утра. Мы успеваем закусить кофе с пирожком, и тут поступают свежие газеты, я разрезаю синтетические веревки, которыми перевязаны пачки, и вкладываю в каждую газету приложения. Университет выглядит очень красивым по утрам. Яэль тоже. Лучи зимнего солнца проглаживают стены зданий, зажигают яркие блики на лужайках и примиряют меня с окружающим миром.

Вечерами сумерки опускаются на кампус с царственным спокойствием. Неоновые огни бестрепетно пронзают темноту ночи.

Иногда мы беседуем о политике. Яэль считает, что нельзя нарушать справедливость по отношению к палестинцам. Левизна ее взглядов проистекает из нежелания иметь что-либо общее с правым лагерем, представляющимся ей косным и навеки застывшим в своей отсталости.

Приближается зима. Небо тускнеет, унылая серость сопровождает меня по дороге в университет. Первые дожди создают ощущение мечтательной замкнутости и отрешенности, как у рыбаков, занятых починкой сетей в преддверии лета. Прозрачный после дождя воздух вызывает желание улечься в постели на спину и прочесть несколько хороших стихотворений.

Наши беседы с Яэлью продолжаются в столовке корпуса «Гильман». Яэль заядлая вегетарианка, она и Яира убедила стать вегетарианцем. Мы обсуждаем актуальные события культурной жизни и политики. Главным образом посещение кнессета Садатом, состоявшееся девятнадцатого ноября 1977 года. Ощущение чего-то нереального, небывалого везения. Визит Садата значительно повысил спрос на газеты. Яэль не перестает шутить и смеяться. Ее смех захватывает меня, в нем содержится какая-то магическая сила, загадка, которую я пока не могу разгадать. Она улыбается и спрашивает: «Все в порядке?» И получается, что все просто обязано быть в порядке, как же иначе?

Ей стало известно, что я поклонник классической музыки. Однажды к нам поступили билеты на серию концертов «О людях и звуках». Концерты сопровождались комментариями известных музыковедов.

— Ты ведь любишь концерты. Почему бы тебе не купить билет и не присоединиться к нам? — предложила Яэль.

Это выглядело элементарным делом, только не для меня. Отправиться поздно вечером на концерт? Сумею ли я преодолеть свои постоянные опасения заблудиться и потеряться? Смогу ли убедить мою вечно страдающую мать в том, что со мной не случится никакого несчастья? Я начал было отнекиваться, но соблазн был слишком велик: впервые собственными глазами увидеть внутреннее убранство Дворца культуры. К тому же я буду не один. Желто-коричневый билет был приобретен, и мы договорились встретиться вечером у них дома, чтобы оттуда пешком отправиться во Дворец. Они жили теперь в одном из переулков в центре Тель-Авива. День был дождливым и очень холодным. Я постарался отдохнуть днем и принял душ. Впервые я смогу побывать у Яэли дома.

Автобус еле полз из Ришон ле-Циона в Тель-Авив, дождь лил и лил, окна запотели. Я уже едва ли не раскаивался в том, что вышел из дому в такой промозглый и ненастный вечер. Автобус доставил меня в центр Тель-Авива, я пересек несколько тусклых переулков и отыскал их дом. Здание выглядело очень старым. Тьма стояла вокруг, пронизывающий ветер и дождь захлестывали под полы пальто. Небольшая дощечка на двери и звонок с молоточком. Маленькая квартирка. С того дня и до сих пор эта квартира течет в моих жилах живительным эликсиром. Мне частенько представляется, что я возвращаюсь туда.

Яэль открыла дверь и сказала: «Привет!» Она была в прекрасном настроении и казалась особенно разговорчивой. Я затрудняюсь определить эту манеру общения: не бьющие в цель задиристые шутки, только некое изречение или фраза, как будто вообще не относящаяся к затронутой теме, но свидетельствующая о душевной деликатности, о способности уловить сущность ситуации и выразить ее простыми словами. При каждом таком высказывании губы ее раздвигались, морщинка на переносице становилась глубже, из полуприкрытых век вырывалась улыбка и заливала все вокруг.

Яир побрился и облачился в вечерний костюм. Я сидел у небольшого кухонного столика и пытался просушить возле печки промокшие под дождем брюки. Выпил стакан фруктового чаю. Пришла мама Яэли.

Это была высокая женщина, похожая лицом на дочь, но характерная для Яэли приветливость в этом лице отсутствовала. На ней была меховая шапка. Она принялась сетовать на то, что молодое поколение не желает прислушаться к голосу родителей. Потом заговорили о политике, и стало ясно, что мать не поддерживает левых взглядов дочери. Она производила впечатление человека, которому довелось много страдать в жизни, и теперь ее не оставляет горечь. У нее был французский акцент выходцев из Северной Африки. Яэль была ласкова с ней, но стояла на своем.