В России почти не встретить людей зрелого возраста, чьи лица заставили бы застыть в восхищении от картины жизни, читаемой по ним: со страстями, достоинством, преодолением. А вот в мире я встречал немало роскошнейших пятидесятилетних бизнесменов, эдаких Ричардов Гиров, вся внешность, вся стать, все манеры которых заставляли преисполниться уважением не только к их капиталам, но и к ним самим. И встречал фантастических женщин типа Фанни Ардан, которые и соблазнительны, и интересны, и даже ничуть не скрывают, что им под (или даже давно за) шестьдесят. Там, повторяю, встречал, а у нас как-то не очень.
То есть девочек с персиками в России – пруд пруди (и мальчиков тоже), а с картинами старых мастеров напряженка. Все двадцать четыре Рембрандта – в Эрмитаже. Среди актеров не встретить Черкасова, среди творцов – Пастернака, и среди всех телеведущих есть лишь один, кто прошел бы кастинг на Би-Би-Си: Сергей Колесников в программе «Фазенда» на Первом канале. Рекомендую смотреть. Глядя на него, веришь почему-то, что человек любил, страдал, принимал нелегкие решения, книжки читал умные, а к людям относился без подлости.
Моя личная гипотеза, объясняющая все это дело, далеко не научна и применима, скорее всего, большей частью к мужчинам, да и то не ко всем (Пастернак был внешне красавец, но Мандельштам – урод). Состоит она в том, что после тридцати лет человек в ответе за свое лицо, потому что жизнь наносится понемногу тонкой кисточкой на него. И если красиво живешь, если превозмогаешь желание кинуть, отнять, продаться и прочее – это на твоей внешности каким-то образом скажется. А если нет – скажется тоже. Мы же мгновенно вычисляем, например, по внешности гаишников или политиков. Какое там кисточкой! Там малярным валиком нарисовано, чем они занимаются.
И вывод из моей теории таков: чем дальше, тем больше мои сограждане будут стремиться омолодиться. То есть не стремиться рисовать на своем лице картину жизни, а, наоборот, снимать следы нарисованного, переписывая внешность, как палимпсест. Объяснять они это будут, понятное дело, желанием соответствовать деловым, половым или социальным стандартам. Однако сам стандарт состоит в том, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение личный кошмар. Лучше уж миленький натюрморт с бутончиками, чем «Капричос» Гойи.
И вот этот стандарт меня убивает. Потому он сегодня в России един: говорить одно, думать другое, а поступать по-третьему; платить государевым слугам отступные; слышать по телику либо тупые шутки, либо такую же ложь, и лизать пятки, а также все, что выше, одному-единственному мужчине, невзирая на личные эротические предпочтения. Стандарты в вопросах красоты вообще губительны: так в модном клубе глаз скользит мимо неотличимых друг от друга тюнингованных тридцатилетних блондинок (выглядящих, как одна, на двадцать), а в интерьерном журнале останавливается исключительно на зарубежных домах, потому что в наших есть все, что угодно, кроме старых библиотек, старых камней, вообще истории – они все свежевыпущены из косметологической операционной.
Ну, а чтобы не нагнетать совсем уж депрессию, вот вам немного жизнеутверждающего. В июне я провел несколько дней в Германии в отеле, устроенном в охотничьем замке Шлосс-Бенсберг: шеф-повар с тремя звездами от Мишлена, первокласснейший спа, дремучий лес под окном. И каждый день видел одну и ту же картину. К парадному подъезду на скорости подлетает машинка, какой-нибудь Mercedes со спортивным индексом, из машинки выскакивает гостиничный мальчишка и, учтиво улыбаясь, передает ключи роскошному седовласому господину, садящемуся за руль, и его немолодой спутнице. И один раз это был старик с таким идеально габсбургским профилем, что, как писал тот же Мандельштам, хотелось спросить – как делишки святой инквизиции? От старика пахло хорошим одеколоном, большими деньгами, властью, силой и судьбой – причем, как минимум, Европы.
Когда он выходил из дверей, басбой согнулся перед ними перочинным ножом пополам, и даже я чуть было не склонил голову А старик прошествовал мимо, даже кивком не поблагодарив, даже не заметив слугу, как Гамлет в исполнении Смоктуновского рассекает, не замечая, расступающуюся толпу.
Я подумал сначала злобно: ага, вот этот, небось, всю жизнь на золоте ел! – но тут же хлопнул себя рукой по лбу Неизвестно, как в детстве, но в 1945-м он наверняка сидел в лагере, стоял в очереди за оккупационной похлебкой и оплакивал погибших родственников, друзей и подруг.
Так что лично я омолаживание очень рекомендую. Если отскрести себя до мая 1945 – есть шанс на обретение впоследствии европейской красоты.
Акакий Акакиевич, охранник, updated
Мужичонка-охранник, с ходу опознаваемый персонаж российской действительности, сравнимый лишь с мандельштамовским командированным («нету его ни страшней, ни нелепей» – помните, с пузырями треников на коленях и вареной курицей в купе?) на самом деле есть кривое, но отражение общемировой тенденции.