Записки букиниста

Поглазеть на него останавливается плотная бабуля лет шестидесяти. Рядышком приплясывает шустрый мальчуган годков эдак пяти. Внук, надо думать. Вот про таких-то и говорят: шило в заднице.

Пока смотрительница изучает ассортимент, внук занимает позицию у дальнего от меня конца клеенки и неожиданно — р-р-раз! — бегом проносится по всей длине разложенных томов. Бабуля довольно улыбается и, адресуясь ко мне, с гордостью произносит:

— Мужчина! Вы только посмотрите, какой у нас активный мальчик растет!

Активный мальчик, услыхав похвальбу, на полном серьезе собирается пробежаться по книгам вторично. Я спешу удержать его за плечи. Бабуля, с хищным оскалом лица, бросается ко мне и обеими кулаками тычет в грудь. Между прочим, довольно ощутительно! Так, что от неожиданности я едва не упал.

— Милиция! Где милиция? — истошно орет Нападательница. — Ребенку все руки поломали!

— Я ему ничего не сломал, — возражаю. — А вот он по моим книгам бегает. Вы-то куда смотрите? Да еще и руки распускаете… не по возрасту.

— Не тебе о моем возрасте судить! — не снижает тона бабуля. — Бегает, понимаешь… И что с того? Разве он что-то порвал?

— Так испачкал же…

— Небось вытрешь, не облезешь! Ты один черт здесь баклуши бьешь — никому твоя макулатура не нужна! Вот и попыхти! И вообще: чего ты сюда со своими книгами выперся? Здесь торговать не положено! Милиция! Где милиция?

— Скажите, а у вас дома телефон есть? — интересуюсь я.

— И что с того? — пока не понимает Нападательница.

— Продиктуйте-ка мне номерок…

Я вытаскиваю из кармана листочек и авторучку.

— А это еще зачем?

— Так звонить по утрам буду. Вы сегодня на прогулку идете? Все, понял, сижу дома, чтобы активному мальчику не мешать на газоне резвиться. Хотя, к слову, это ведь тоже запрещается. Ну, а уж коли подопрет, что последний хрен без соли доем — извиняйте. Тогда уж вы дома покукуйте, а я поторгую. На хлебушек…

— А-а-а-а! Гад! Сволочь! Я твой лоток завтра же прикрою! Милиция! Где милиция?

ТЫ ВЫГОДЫ СВОЕЙ НЕ ПОНИМАЕШЬ!»

Жарким июльским днем к моему торговому месту подбредает ветхий дед. В руке — алюминиевая трость, на голове — мягкая соломенная шляпа-панама с высокой дырчатой тульей. Такой модный с полвека назад головной убор, помнится, носил и мой отец. Разговор визитер начинать не спешит: отдуваясь, цепляет трость набалдашником за локтевой сгиб, снимает шляпу, обмахивается… Потом вытирает блестящую лысину огромным носовым платком и, наконец, вкрадчиво предлагает:

— Купи у меня дефицитную подписку.

— Это какую же?

— Пятьдесят пять томов Ленина.

Становится даже интересно: совсем дед меня за лоха держит. Дефицитной подпиской-то объявляется чистой воды неликвид. Ладно, старый гриб, пошуткуем.

— И сколько же просишь?

— Да почти что задарма отдаю. По двадцать рублёв за том.

— Итого, значит, тысяча сто «деревянных»?

— Так и быть, пущай будет ровно «круглая». Цельных сто рублёв тебе от щедрот скидываю, — сопровождает дед собственное великодушие широким взмахом руки. — Ты их здесь за пять тыщщ продашь! А ежели полежат, так лет через двадцать пять вообще этим станут… Как его… Ларитетом!

— Вот и обожди четверть века, потом озолотишься.

— Я столько не проживу, — сокрушается старый гриб.

— Это не ко мне. Это вон туда, — тычу пальцем в небо. — А не хочешь ждать, вставай рядом и сам продавай. Поглядим, когда и сколько тебе «тыщщ» отслюнят.

— Я за корыстью не гонюсь. Зато тебе шанс козырный даю. Ты выгоды своей не понимаешь!

Так. Пустопорожняя беседа надоела. Переходим к решительным действиям.

— Это ж ведь темно-синие тома, с профилем вождя на обложке?

— Ну…

— Переплет твердый, тяжелый, а бумага офсетная, плотная, высшего сорта?

— Наверное… Да что я в ейных сортах разбираюсь, что ли? Хорошая! Белая!

— Значит, все пятьдесят пять томов купно «кэге» на тридцать точно потянут?

Дед недоуменно-негодующе вперяется в меня. Заплесневело соображает…

— Ты Ленина — и на килограммы мерять?

— Я? Да ни в коем разе! А вот в пункте приема макулатуры — ага. Принимают ее в центре по пятьдесят копеек за кило. Адресок подскажу. Загрузишь книги в две сумки — в одну все явно не поместятся, и на троллейбус. Проезд у нас в нем (дело происходило в 2005-м) нынче шесть рубчиков, но у тебя, пенсионера, половинный. А вот за груз, извиняй, сдерут по полной. Значит, шестью два и плюс три — пятнадцать. Сдашь все «мысли вождя» — ровно столько же назад возвернешь. Ну а уж обратно, пардон, поедешь в минус, за свой кровный трояк. Как перспективка?

Дед разом неосознанно расставляет ноги — так самцы человекообразных обезьян пытаются утвердить господство, когда опасаются вступить в драку, — сводит брови, учащает дыхание и, наконец, негодующе орет:

— Дур-рак! Ты выгоды своей не понимаешь! И трижды три раза дур-рак! Я… Ему… А он! Затупок! Глуп, как гусь! И выгоды своей… Дур-рак!

— Слышь, дед, шел бы ты отсюда подобру-поздорову, — советую я.

— Не понимаешь! Не понимаешь! Не понимаешь! — заклинило старого гриба.

— Зато понимаю, что ты сам плоскостью ума подобен таракану.