Записки человека долга

– Да ерунда, если прикинуть. Ну, заговоренный оказался твой фриц, и все дела. От железа заговоренный, теперь ясно. Иногда бывает просто от пули, а этот, вот такие разлюбезности, от всякого железа. Да только не от дерева, ты сам видел…

– Колдовство, что ли? – удивился я.

– А кто его знает, – сказал Афоня. – Это бывает. Выходит, и у фрицев знающие люди есть, я раньше как-то и не думал: мол, Европа, по-книжному говоря, цивилизация, а вот поди ты, и у них остались. Из глуши какой-нибудь немецкой, точно тебе говорю. У вас, в городах никто уже и не умеет ничего…

Черт меня дернул спросить:

– Афоня… А ты сам как, умеешь что?

Он на меня не то чтобы вызверился, но зыркнул сердито, что меж нами случалось редко. Замкнулся весь как-то, пробурчал:

– Выдумаешь тоже, зеленая фуражка (я свою пограничную, родную, зеленую, так до сих пор в «сидоре» и таскал). Нашел умельца… Так, слышал кое-чего, а пару раз и видел. Поживешь с мое, то же будет. Хотя вряд ли, ты ж городской…

За поуродованный штык мне, конечно, влетело, но самую чуточку, порядка ради. Старшине я сказал: мол, сделал выпад со всей силушки, а фриц вертким оказался, в последний миг увернулся, и покорежил я штык об орудийный щит. Случалось похожее, так что старшина только фыркнул и послал меня в три этажа – что как раз и означало порядка ради, когда он всерьез делал выволочку, запускал этажей в восемь, да с чердаком и крышей. Оружейник наш мне в два счета целый привертел – бои были тяжелые, бесхозного оружия осталось немало и карабинов, как у меня, тоже…

А вот что самое интересное, история на этом не кончилась. Случилось у нее продолжение, уже в Германии, за Одером. Не стал тогда Афоня со мной откровенничать – а ведь оказалось, что-то умел…

Случай был такой. Я к тому времени был командиром отделения, а Афоня, смело можно сказать, командиром взвода. Не по назначению, а по факту. Нашего взводного еще на том берегу, до форсирования Одера, увезли с тяжелым осколочным, а вместо него прислали… воробышка. Студент после краткосрочных курсов, подучили наскоро, одну звездочку на погоны – и ступай, командуй взводом, как уж у тебя получится, а не получится – не взыщи: либо немцы покритикуют, либо свое же начальство. Погоны топорщатся, усик реденький, отпущенный, понятно, для форсу, немцев видел только на плакатах и в кинохронике…

Таких в войну было немало, и обходилась с ними жизнь по-всякому. Кто успевал в одну-единственную атаку сходить без возврата, кто помаленьку матерел. Мы, старослужащие и обстрелянные, конечно, старались таких вот воробышков в быстром темпе обучить всем необходимым на войне премудростям, то есть одной-единственной: не угробиться сдуру. И тут уж начинались нюансы. Сопляки попадались разные. Один будто ошалеет от своей единственной звездюльки, советов не слушает, уму-разуму учиться не желает, давит гонором, когда надо и не надо. Такие быстро гибли. Другой – как наш воробышек – будет поумнее. Гонор свой свернет вчетверо и засунет куда подальше, звездой не давит, присматривается, приглядывается, на ус мотает, понимает, что пока еще он никто и звать его никак и, чтобы не просто выжить, а настоящим командиром стать, нужно прислушиваться к тем, кто сюда, за Одер, притопал своими ногами черт знает из каких далей, и не просто прогулочкой шли…

Короче говоря, пока что наш только начал обтесываться и прилаживаться, так что взводом фактически командовал Афоня. Ну, конечно, не так, чтобы отодвинуть воробышка локтем и самолично отдавать приказы. Такие дела гораздо тоньше делаются. Командовал командир, а заправлял Афоня. И все до единого это знали. И уж если Афоня что сказал…

Война – дело грязное. Особенно та Отечественная, которая Великая. И это чистая правда, что наш брат-славянин, оказавшись в Германии, себя держал отнюдь не ангельски. Я и про трофеи, и про женщин. С немецким женским полом иногда поступали… очень уж грязно. Ну чего уж там, как говорится, выбирай, фрау, кто из нас десяти тебе первым нравится, кто вторым. Я не замешан, честное слово. И не стану ни одобрять, ни осуждать. Это было – и все тут. Не переиграешь. Хотя, должен уточнить, не так уж и редко немки на это шли по доброй воле. Где за тушенку, где от страха, где по исконной бабьей причине: поживи лет несколько без мужика… У меня в одном городишке, каюсь, с одной ладненькой так и получилось – по обоюдному согласию и той самой причине. Обвенчались, пожили пару месяцев, а потом ее Теодора погнали в Польшу и там, в первую же неделю… Тут оголодаешь, особенно когда в конце войны немцы запустили тотальную мобилизацию и гребли всех подряд…