Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928

При упоминании фамилии Пергамента обычно восклицают: «Еврей!» Он был очень благородный и отважный человек и не задумался послать вызов Маркову 2-му, когда тот посмел задеть его честь с трибуны Государственной думы; он не задумался пустить себе пулю в лоб, когда известная интернациональная мошенница втянула его в свой грязный судебный процесс и не оправдала его поручительство. Как раз накануне я видел депутата Пергамента в Комиссии по запросам, где он произносил деловую речь: никто не мог подумать, что этот человек, так прекрасно владеющий собой, через день покончит самоубийством.

Возвращаюсь, однако, к министру Столыпину. Геройские черты его характера бесспорны. Но его государственная заслуга перед родиной лежит совсем в другой области: в земельной крестьянской реформе. Можно смело сказать, что если бы Столыпин не был убит, то его имя было бы начертано в истории России величайшими буквами и его земельная реформа равнялась бы по своему историческому значению великим реформам царя-освободителя[229].

До Столыпина около земельного вопроса только топтались на месте: «Община – это наше национальное благо, наше историческое наследие, – славословили славянофилы. – Ее нельзя нарушать, ибо она-то именно и охраняет нас от европейского пролетариата».

Социалисты подтверждали и культивировали русскую общину с другими целями, как преддверие к общему социальному перевороту, как школу, как примерное обучение по отрицанию права собственности. В противоположность слащавой маниловщине славянофилов, видевших в русской общине какие-то идеалы самобытного творчества русского народа, тогда как в действительности она составляла самый обыкновенный пережиток первобытного периода первоначальных форм землепользования, каковой период Европа давно пережила, социалисты отлично поняли настоящую революционную природу этого пережитка, этот наглядный пример освященного обычаем отобрания земли у одного и передачи ее другому; они хорошо поняли, что здесь-то, в общине, и коренится вековая мечта крестьян о черном переделе, об отобрании земли у помещиков и передаче ее крестьянам.

Умный и прозорливый министр Столыпин, на долю которого выпала тяжелая задача ликвидации первой русской революции, хорошо сознавал эту социалистическую опасность для России, коренящуюся в крестьянской общине, и от решительного выступления на борьбу с ней[230]. Он понимал, что елейная идеология мечтательных славянофилов очень далека от натуры русского мужика, реалиста и практика, признающего силу как основу права, и что в этом смысле революционные элементы гораздо ближе стоят к пониманию русского мужика, его чаяний и его вожделений, нежели вековечные его соседи – славянофилы.

Правительство ошиблось уже при выборах в первую и вторую Государственную думу, когда вместо славянофилов и монархистов мужик прислал трудовиков и социалистов. Столыпин не хотел повторять этой ошибки правительственной маниловщины и решил раз и навсегда покончить с общиной.

Значение Столыпина в русской истории и заключается в его положительной программе укрепления русских государственных начал ставкой на сильного.

Отжившая община должна уступить место праву частной земельной собственности – таково основное начало его земельной реформы. В этой области он нашел себе помощников в лице министра Кривошеина[231] и его товарища Риттиха[232]. Но это были именно помощники[233], ибо душой всего дела являлся Столыпин.

Сущность земельной реформы Столыпина заключалась в переводе крестьян на хуторские хозяйства, и как ни противодействовала в Думе оппозиция этому начинанию, этой новой земельной политике, сама практика показывала ее жизненность: тяга крестьян на хутора росла все шире и крепче и в некоторых губерниях приняла колоссальные размеры.

Хуторское хозяйство в России знаменовало собой не только укрепление начал права собственности, но и укрепление государственной мощи России.

– Если такое стихийное движение на хутора продолжится, то через десять лет Россия станет непобедимой, – вот что сказали немецкие исследователи, посетившие в то время Россию с целью ознакомиться с нашей аграрной реформой.

Нельзя было оставаться безучастным к этому народному движению, и я решил лично ознакомиться с постановкой хуторского дела на местах. Надо было повидать для этого министра Столыпина. После взрыва на Аптекарском острове он жил на Елагином, во дворце, как затравленный зверь. Но доступ к нему был очень легок, и единственно, что его охраняло, – это вода со всех сторон, в бесчисленных рукавах Невы, окружающих Елагин остров.