Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928

Впрочем, вскоре Чаев и сам приезжает в Ялту, он уже на ходу за границу. У него с компанией капиталистов зафрахтован большой пароход, нагруженный табаком, который они везут в Лондон. С большим трудом уговариваю Чаева, чтобы он взял на этот пароход и нас троих. Пароход довольно грязный, помещения для пассажиров устроены где-то в трюме. Не беда. Крым охвачен такой паникой, что недавно в трюме отвратительного грузового итальянского парохода уехали крупные богачи из Ялты: Златопольский, Яблоков, Бардыгины и др. Мне особенно было жаль, что уехал Бардыгин с женой, с которыми за это время я очень сошелся: она – бывшая балерина московского Большого театра[370], очень молоденькая, прелестное и нежное создание, обожает своего мужа. Он также в ней души не чает. Я часто посещал их обыкновенно вечером за чаепитием, часто оставался и ночевать в пустой комнате их брата, бывшего в постоянных разъездах. Я был всегда рад переночевать в хорошо натопленной комнате после своей холодной комнатушки. Часто ночевал я и в Комитете, лишь бы быть в тепле.

Вскоре после нашего приезда в Ялту начались собрания и совещания по поводу эвакуации: возлагались почему-то большие надежды на англичан. Но англичане уже сыты заботами о беженцах из Ростова, Харькова, Новороссийска, Одессы, Кубани, поэтому к просьбам Крыма они относятся довольно холодно, находя, что из Крыма эвакуироваться еще не время.

Впрочем, они присылали в Ялту два раза большие пароходы. Но пароходы эти уходили совершенно не заполненные, отчасти вследствие слабой информации крымского населения, а отчасти и ввиду неопределенного положения как в Крыму, так и за границей. Слухи слишком противоречивые: одни говорят, что англичане относятся к беженцам хорошо, другие – что очень плохо. Кому верить?

Приходил в Ялту прекрасный английский пароход «Рио-Нейро», но простоял лишь несколько часов, и с ним могли уехать только избранные. Принимали на пароход только по спискам, составленным нашим посольством в Константинополе.

Помню, что очень завидовали уезжавшим, завидовали комфорту парохода, где с раннего утра уже был сервирован стол с фруктами, винами и цветами; завидовали их безопасности и тем культурным условиям жизни, куда они едут от нашей грязи, холода и темноты, ибо Ялта не имела ни угля, ни дров, ни нефти; квартиры стояли нетопленые, электричество горело лишь в некоторые редкие дни, а улицы никогда не освещались. Взять ванну или пойти в баню стоило 800 рублей.

Я пытался устроиться с этим пароходом, но тщетно. Англичане, дававшие разрешение на выезд и ставившие визу, не хотели меня и слушать. А начальник Ялтинского гарнизона, обладавший в то время диктаторскими полномочиями, отправивший с этим пароходом свою семью, не захотел меня принять.

После нам передавали, что наша зависть была преждевременна и совсем неосновательна: англичане, продержав русских беженцев известный срок, предложили им возвратиться в Крым или устраиваться в Константинополе как хотят. Говорят, что многие русские сильно бедствовали в Константинополе, в том числе и семья начальника гарнизона, которой мы так завидовали.

С самого Рождества и до мая я все время не переставал хлопотать о выезде за границу. Я уже говорил о попытке моей уехать с пароходом Чаева; эта попытка была уже близка к осуществлению, если бы не одно обстоятельство: на пароходе заболела сначала девочка, затем и взрослая, были показания на тиф. При той грязи, которая была на пароходе, я не рискнул ехать с ребенком в столь дальний путь.

Не было почти ни одного парохода за границу, с которым я не вел бы переговоров об отъезде, но все не удавалось: то плата была непосильная, например полфунта с человека, т. е. по 5 рублей – до Константинополя; а на наши деньги выходило 300 000 рублей; то пароход был переполнен, то отходил внезапно, без всякого предупреждения.

Одновременно шли хлопоты и по начальству: самая выборка паспортов и заграничные визы отнимали массу времени, денег и тревог. У меня, например, были выхлопотаны визы: французская, греческая, сербская и польская. Потом оказалось, что эти визы ничего не стоят и что в Константинополе этих виз не принимают.

Образовалась даже небольшая группа, хлопотавшая о выезде в Польшу через Румынию по Дунаю. Группа эта в первую голову выдвинула меня как члена Государственной думы и всемирного любимца и певца Собинова[371], застрявшего в Ялте. Однако имена наши не подействовали, Румыния отказала.

Вообще вся масса наших беженцев, отправлявшихся на свой риск и страх, застревала в Константинополе, и дальше их никуда не пропускали. Жизнь в Константинополе на наши деньги стоила безумно дорого. Очевидцы, побывавшие там, передавали, что номер в гостинице стоит 2 лиры, или на наши деньги 60 000 рублей; обед – полторы лиры и т. д. Какими колоссальными средствами надо было обладать, чтобы жить в Константинополе!