Записки диверсанта

Едет молчаливый младший лейтенант Яценко, всегда успевающий первым подметить, что кто‑то из товарищей притомился, что кому‑то прислали невеселое письмо, умеющий даже молчаливым присутствием успокоить, поддержать друга.

Едет бывший испанский пилот, ныне боец Красной Армии Марьяно Чико. Чико по–испански — мальчик. Фамилия никак не подходит Марьяно. У него плечи и грудь тяжелоатлета, а ноги бегуна на марафонские дистанции. Чико! Веселый парень из Куенки! Родители мечтали видеть своего сына священником. Но он не признавал заповедей Христа, учившего смиряться и терпеть, и когда фашисты набросились на испанский народ, пошел в республиканскую армию, стал летчиком–истребителем. Он проповедовал истину огнем И-16. А сейчас готов проповедовать ее минами и автоматом. Он знает: другие разговоры с фашизмом исключены.

Идет батальон. Идут и едут донецкие, московские, кордобские, рязанские, валенсийские, тульские, барселонские, алтайские и баскские парни. Идут коммунисты и комсомольцы, для которых битва с врагом — дело жизни и чести.

Адмирал Горшков

Прибыв в расположение, я прежде всего выполнил приказ командующего армией; связался с командующим Азовской военной флотилией контр–адмиралом С. Г. Горшковым, чтобы договориться о взаимодействии спецбатальона с моряками.

С моряками флотилии нам уже довелось встречаться и выполнять совместные задания. Несколько ранее оперативная группа направляла в район Азова, где охрану побережья несли отряды торпедных катеров №14 и №20, двух инструкторов по минированию. Наши инструкторы и личный состав отрядов устанавливали в районе Азова сухопутные и морские мины. Там я познакомился с командиром отряда №14 Цезарем Львовичем Куниковым. Помню, он произвел впечатление инициативного, решительного человека. Откуда было знать, с кем свела военная судьба? Больше года оставалось до февраля сорок третьего года, до той ночи, когда отряд особого назначения под командованием майора Ц. Л. Куникова сумел занять небольшой плацдарм на западном берегу Цемесской бухты, вблизи предместья Новороссийска — Станички, получивший впоследствии название «Малой земли»…

Выслушав меня, контр–адмирал Горшков попросил прибыть в Приморско–Ахтарск, выслав за мною У-2. Погода стояла ясная, безветренная, воздушный путь от Ейска до Приморско–Ахтарска занял всего сорок минут. Коренастый, широкогрудый, русоволосый контр–адмирал выглядел очень молодо. Я даже усомнился, достиг ли он тридцатилетия. А чуть позднее узнал, что первое впечатление оказалось правильным — Сергею Георгиевичу Горшкову в сорок втором исполнилось всего тридцать два года.

Прочитав письмо командующего 56–й армией, Горшков кивнул:

— Вылазки во вражеский тыл — дело хорошее. Но у вас же народ, как я понимаю, сухопутный?

Я подтвердил, что моряков в спецбатальоне действительно нет.

— Вот то‑то. А воевать придется все‑таки на море, хоть и замерзшем. Поэтому, товарищ полковник, необходимо привлечь к вылазкам моряков. Но об этом договоримся позже, а сейчас послушайтесь‑ка моих советов…

И контр–адмирал не поскупился на советы, за которые его после не уставали поминать добром все минеры, начиная с комбата и кончая ездовыми.

Сергей Георгиевич Горшков вообще уделял большое внимание вылазкам в тыл врага. По его приказу были сформированы боевые группы из команд кораблей, ходившие на северный берег залива с нами и самостоятельно. На любую нашу просьбу он откликался немедленно.

Глава 13. Через льды и торосы

Походы в тыл противника через Таганрогский залив начались с неудач. Только мы разместили бойцов по квартирам, разработали первый маршрут и назначили день и час выхода боевых групп, как подули сильные восточные ветра, завыл буран. Пришлось отсиживаться по рыбацким хатам. Вениаминов мрачно шутил: «Ждем у моря погоды, товарищ полковник!».

Наконец к утру 3 февраля стихло. Мокляков, командиры рот, испанские товарищи спрашивали, не пора ли начать. Чувствовалось, люди истосковались по делу. Что ж? Если погода устанавливается, пора! В третьем часу дня санные упряжки с минерами съехали на лед и вскоре исчезли за торосами, за снежной пылью. А к вечеру, в начале седьмого, небо вновь сделалось аспидно–серым, тучи, наползшие на степь и залив, словно бы придавили их, повалил крупными хлопьями снег, завыл и заметался восточный ветер. Ночью в батальоне не спали. Посты до утра дежурили на берегу, пытаясь что‑нибудь разглядеть в слепящей ночной круговерти, подавали сигналы фонариками, но никто ничего не видел и не слышал. Безмерна тревога матери, проводившей в бой сына. Но безмерна и тревога командира, отправившего на опасное задание своих бойцов…

Первыми возвратились под утро бойцы капитана Чепака. Он рассказал о том, что происходило.