Записки доктора (1926 – 1929)

Помню, раз в минуту откровенности он признался мне, что даже любит безденежных, хронических больных, тех самых, от кого бегут другие врачи. «Я люблю наблюдать, люблю видеть изо дня в день, как зреет человек в смерть. Наше умирание в зрелом, старческом возрасте очень походит на созревание плодов – вот-вот упустишь миг, когда оторвется плод и упадет на землю. И нередко, приближаясь к смерти, заметно и благодатно умудряется человек; и я умудряюсь, становлюсь лучше, духовнее и душевнее вместе со своими больными безнадежно и насмерть». Вот почему я так охотно всегда звал К. Ал-ча к своему отцу[108] и предпочитал его визиты всем другим за душевность этих милых посещений, после которых отец сразу успокаивался и в свою очередь пускался в интереснейшие рассказы о прожитых годах, о своих товарищах, о своих знакомствах и встречах, воистину умудряясь на моих глазах и умудряя тем своего сына и слушателя.

Благостное и кроткое воззрение на смерть – это было столько же качество, унаследованное от глубоко верующего священника-отца, сколько воспитанное родимой народной совестью, мыслью и чувством, которые так ярко сказали себя в русской литературе, начиная с Бояна и до Великого Писателя Земли Русской Л. Н. Толстого.

Да и в своем лечении здоровых еще, полных жизни организмов К. Ал-ч любил применять народные средства. Народную медицину он ставил очень высоко, прислушивался к мнению и лечебным навыкам деревенских баб и вслед за гением Пастером мог бы повторять его знаменитые слова: «Я только научно подтверждаю и обосновываю то, что знает любая деревенская женщина либо хорошая хозяйка». Так, помню, он лечил очень удачно меня и во время рецидива чахотки, и от всяческого рода нарывов и прыщей народными средствами, главным образом – коровьим маслом.

Вот почему с таким родственным для меня, бодрящим сочувствием относился он к моей мысли о создании здесь, в г. Рыбинске, специального медицинского архива, где бы хранились опыт и методы лечения и здешних врачей, и самого населения. Чувство товарищества, преемственности в работе очень сильно было развито в К. Ал-че, и когда здравотдел издавал здесь (вышло 2 №) журнал, К. Ал-ч был деятельным сотрудником его, главным образом как собиратель живого врачебного опыта, поскольку он проявился в жизни товарищей его, рыбинских врачей.

Эта забота, переходящая в страстную любовь к своему краю, сказалась на всем обиходе, на всей траектории жизненной К. Ал-ча. Даже политические его выступления связаны были с годами подъема родной ему крестьянской стихии. В 1905 г. он сидел в рыбинской тюрьме вместе с отцом[109] по делу Крестьянского союза[110]; колхозы 1930 г. снова (через четверть века) посадили его в ту же рыбинскую тюрьму. К сожалению, на этот раз слияние с родимой, близкой Константину Александровичу крестьянскою стихией не кончилось так благополучно. Он ведь никак всё не допускал, что его могут тронуть. Занятый своим делом, погруженный в заботы о своих малых больных, он просто не замечал ничего окружающего и грозящего ему новыми бедами. Арест и разлука с любимой семьей очень расстроили его духовную бодрость. В рыбинской тюрьме он тяжело переболел вследствие ожога и падения во время быстрого банного мытья.

У меня сохранилось несколько писем его из ссылки, которой он подвергся после окончания следствия. Они все чрезвычайно ярко рисуют состояние его духа и быстрый духовный рост его личности, созревание его самого в смерть после такой […] многополезной и содержательной жизни, какую провел он в своем родном городе, откуда он сам никуда не стремился, а за последнее время усиленно останавливал всех тех, кто хотел бы уехать: «Куда вы, что вы делаете, живите здесь. Не надо бросать свои родные места. Не надо!»

Вот что первым долгом написал он мне в открыточке от 26.IV.1931: «Дорогой мой, милый Ал. Ал.! Уезжая из Рыбинска в далекие края, шлю вам свой братский дружеский привет. Несмотря на тяжесть разлуки с семьёю, близкими, с родиной, духом не падаю, верю, что всё печальное когда-нибудь минует… После своей тяжелой болезни я еще более окреп в своей всегдашней мысли, что несчастья наши, а также и болезни имеют глубокий оздоровительный для души нашей смысл…»

Прочтешь вот такие его строки и чувствуешь, что яблоко от яблоньки недалеко падает, что мы с ним дети своих отцов, унаследовавшие в своем мировоззрении религиозную веру своих отцов, что мы – органически, кровно были связаны со своим краем, где из века в век жили наши отцы, деды и прадеды, что мы простые русские люди, что изучение края, краеведение лежит у нас в подсознании, что оно внутренне сродно нам, достояние нашего духа, и ничем его не выбьешь из нашего сердца.