Записки экстремиста

– Ай-я-яй! – сказал он. – Эк вы блефуете: на руках шестерка, а пытаетесь сдать за туза. Никакое ваше решение не окончательное, вы вынуждены считаться с нами, оттого и приехали. Оттого и таким вот обширным составом, – повел он руками вдоль их ряда напротив нас. – Тактика запугивания? Странно. Вы же знаете, что вам это не удастся, Впрочем, еще и прискорбно. Не хочется вам строить метро! Никак не хочется! Ладно, устранились. Нашлись люди, которые взвалили на себя это дело. Так отойдите в сторону, палки-то в колеса зачем же вставлять?

Волхв умолк, и глава города, не помешавший его речи ни единым словом, ни единым движением, сказал, морщась, будто от кислого:

– Дебаты снова навязываете. Не будет вам никаких дебатов. Не согласитесь на отчисления, мы найдем способы вас заставить.

– Ту же электроэнергию – возьмем и отключим, – вставился один из приехавших, до этого момента не произнесший ни звука.

– Да, ту же электроэнергию, – подтвердил глава города. – Много способов, о чем говорить.

Рослый изо всей силы ударил кулаком по столу:

– Монстры! Вы же монстры! Сосете кровь, и все вам мало: вот бы еще одну жилку перекусить!

– Ну, это вы позвольте! – закричал тот, что уже говорил эту фразу. – Это вы позвольте!

– Да ведь они же нас оскорбляют! – воскликнул и тот, что уже восклицал так, снова преданно ища глаза главы города.

– Они будут думать, – поднимаясь, проговорил глава города. – Такие дела с бухты-барахты не делаются. Подумайте, – поглядел он на Волхва. – Хорошенько подумайте.

Они ушли, профырчали моторами, бешено прокрутились колесами, трогаясь с места, их черные лакированные зверюги и укатили, а мы вернулись от оконец вагончика к столу, обменялись мнениями и решили безоговорочно: нет, никаких уступок, этого только не хватало!

И еще решили: об ультиматуме должны узнать все. Прямо сейчас. Чтобы разъярились. Пусть тогда попробуют свои способы… перед яростью все бессильно, пусть попробуют!

3

Вечером я не пошел на наше ежедневное заполночное бдение над инженерной документацией – я гулял с Веточкой.

– Я соскучилась, – сказала она, вызвав меня из вагончика, глядя в глаза с лукавым своим, жадным сиянием.

Мы виделись два дня назад, когда она, пропуская занятия в институте, работала на стройке; снова прийти собиралась только через неделю, тогда мы и должны были свидеться.

– Я соскучилась, – повторила она с требовательной лукавой покорностью, и попробовал бы кто отказать ей в ее желании, а мне и не нужно было отказывать, я сходил с ума уже от одного лишь сознания того, что увижу ее только через неделю.

Я сходил с ума от ее глаз, от ее радостной, открытой улыбки, от того, какая она тоненькая, хрупенькая – впрямь веточка, – но с характером при этом – ого: решительным и твердым, что сталь.

– Ну? Рассказывайте, – сказала она, искоса снизу заглядывая мне в лицо своим лукавым сиянием. – Что сделали за это время? Какие новости?

Она обращалась ко мне на «вы». Мне уже было двадцать пять, а она лишь недавно закончила школу, ей только подходило к восемнадцати, и я казался ей ужасно взрослым.

– Ага. Так вот прямо взять и рассказывать. Все равно как с трибуны.

– Ой, мне хочется послушать вас. Мне так нравится, когда вы говорите, – сказала она.

Боже, кто б устоял перед нею? А может, и устоял бы? И дело просто в том, что нашим душам изначально было уготовано потянуться друг к другу при встрече: ей – открыться мне с этой вот безоглядной светящейся прямотой, а мне – не устоять?..

Я рассказывал о сегодняшнем приезде городских властей, об их ультиматуме и нашем решении, рассказывал, как мы боролись сегодня с водяной линзой, на которую наткнулись при проходке шахты, она слушала, время от времени заглядывая мне в лицо обжигающим своим сиянием, мы шли по тускло освещенным ночным улицам неизвестно куда, сворачивали, возвращались, снова поворачивали, и порой я замечал, как она, переступив ногами, приноравливает свой шаг к моему.

Мелкий, крапчатый осенний дождичек высеялся из ночного небесного мрака. Покалывало водяной взвесью лицо, попадало на руки, за шиворот.

Зонта у нас не было, и мы зашли в подъезд какого-то дома.

Желто светили лестничные лампочки, стены были исписаны и искорябаны всякими надписями, около бачка для пищевых отходов между маршами громоздилась куча мусора.

– Ой, ну почему у нас везде так, – с улыбкой неловкости, будто это был ее дом, кивнула Веточка в сторону кучи. Мы хотели остановиться тут, на этой площадке, но из-за мусора пошли дальше, наверх. – И у нас в подъезде то же самое. Словно бы людям все равно, как они живут.

– Построим метро – и везде станет иначе, – сказал я.

– Да? – удивилась она. – Какая же тут связь?

– Такая же, как между этим мусором и нынешним кошмаром в автобусах и трамваях.

– Д-да? – снова непонимающе протянула она.

Мы поднялись на следующую площадку между маршами, здесь только что-то хрустело под ногами, вроде осыпавшейся штукатурки, но в остальном было чисто, и мы здесь остановились.