Записки эмигрантки

Сказано - сделано. Пришли в отдел жалоб. Здесь выяснилось, что по израильским законам, случай квалифицируется как сексуальное нападение, за которое положено тюремное наказание. (Подвели товарища публикации в местной прессе. А не верь газетам, что все "русские" - проститутки!). Допрашивать пострадавших по таким делам может только женщина-полицейская, а она выходная. Уговорили мальчика-офицера, и то только потому, что русскоговорящий.

Составляется протокол. После записи обычных данных, переходим к сути дела.

Что ты сделала, когда он схватил тебя за грудь? - спрашивает офицер.

Пострадавшая, кипя праведным гневом, честно объясняет, что она выхватила у обидчика метлу и била его, пока метла не сломалась.

- Ты звала на помощь? Соседи могут подтвердить?

- Конечно, я так орала, что все высунулись из окон.

- Это хорошо. Еще раз - что ты сделала, когда он напал?

Тот же ответ.

- Нет, это неправильно. Ты испугалась, заплакала и стала звать на помошь.

- Да нет же, я отняла у него метлу...

- А я тебе говорю, что ты заплакала. Ведь он тебя оскорбил, так?

- Конечно.

- Ну вот. Так и запишем в протоколе: оскорбилась, испугалась, заплакала. Не спорь со мной, я лучше знаю.

Но Надя продолжала спорить, как я ни толкала ее ногой под столом. Сама мысль о том, что она могла испугаться какого-то хайфского дворника, да еще и плакать по этому поводу, обижала ее больше, чем само нападение.

Дворника, конечно, не посадили, учитывая его многодетность и отличные характеристики от муниципалитета, но нервы попортили и на другой участок перевели.

А Надю потом долго дразнили несостоявшимся изнасилованием и ее "неправильным" при этом процессе поведением.

Ремонт

Как-то вернувшись с работы прекрасным весенним вечером, я открыла дверь своей квартиры и остолбенела. В воздухе весело носились клубы цементной пыли, на полу живописно громоздились кучи строительного мусора, и все это сопровождалось грохотом, как мне показалось в первый момент, бомбежки.

Первая мысль, пришедшая мне в голову, была "война началась". Но потом возникло сомнение. Во-первых, когда я ехала домой, в автобусе играло радио, и никаких сообщений о войне не поступало. Во-вторых, не могли же боевые действия начаться с моей одной отдельно взятой квартиры. Значит, должно быть другое объяснение.

Я обошла квартиру и внимательно все осмотрела. По сравнению с возможной бомбежкой, результаты были утешительными. Пыль была везде, но разрушения незначительные - дыра в стене и частично обвалившийся потолок в спальне. Это была единственная комната в квартире, имеющая общую с соседями стену, все остальные стены были наружными. Заглянув в дыру, я обнаружила в соседской квартире полное разрушение и семейную бригаду строительных рабочих. Увидев меня, они затихли, как испуганные мыши.

Сделав решительную мину, я пошла к ним объясняться. Сами хозяева на время ремонта съехали к родственникам, из всей строительной бригады с горем пополам говорил на иврите только младший сын. Я же по-арабски теоретически знаю только неприличные слова, после однократного произнесения которых женщина сразу попадает в разряд "непотребных".

С трудом растолковав горе-ремонтникам, что окна из своей спальни в соседскую кухню я не заказывала, я спросила, как и когда они собираются все это отремонтировать. Вместо ответа вся бригада начала меня дружно благодарить за то, что я не орала на них и не дралась, а также не вызвала полицию. И клятвенно пообещали все завтра же починить.

До полуночи я убирала последствия ремонта под заунывную восточную музыку, доносившуюся через дыру в стене. Спать ушла на балкон.

Свое обещание они сдержали - назавтра дыра была заделана со стороны соседей, но в дополнение к первой к вечеру появились две новых, еще больше первой. Мусора, соответственно, тоже было в два раза больше. На этот раз, строители ждали меня, чтобы сообщить, что они не нарочно, просто стены старые, а так они очень аккуратно меняли трубы. И когда закончат весь ремонт у соседей, то "совершенно бесплатно" ликвидируют все причиненные разрушения.

Ремонт затягивался. Учитывая, что жила я в то время одна, а строители ночевали в соседской квартире, там же готовили и слушали свою музыку, жизнь перестала казаться мне прекрасной.

Коллеги на работе каждый день требовали у меня свежих сводок с поля боевых действий и давали советы. По ходу дела рассказывали жуткие истории, как соседи во время ремонта переносили стены и отхватывали целые комнаты, а потом приходилось годами с ними судиться. Мои реплики о том, что мои соседи - милые старенькие "божьи одуванчики" в расчет не принимались. "Ты бы увидела, что твои "одуванчики" с тобой сделали, если бы это были твои строители!"

Двое молодых коллег, урожденных израильтян, отслуживших в армии, возмущались моей мягкотелостью и предлагали помощь. Ронен, который служил в военной полиции и свободно говорил по-арабски, причем исключительно на тюремном сленге, предлагал приехать побеседовать со строителями, после чего они должны будут немедленно и бесплатно отремонтировать мне всю квартиру.