Записки еврея

 "Когда дошла очередь наконецъ до насъ, то насъ осталось всего только трое мальчиковъ: я, Лейба и нѣкто Беня. Такъ какъ крупнѣе насъ уже не было, то разобрали и насъ. Мы всѣ трое попали въ одну и туже небольшую деревню, лежащую подъ горою, на вершинѣ которой тянулся длинный, густой лѣсъ. Вся деревня эта занималась преимущественно лѣснымъ промысломъ. Лѣсъ сплавлялся по быстрой, широкой рѣкѣ, протекавшей въ нѣсколькихъ верстахъ отъ деревни. Когда мы пришли въ эту деревню, то зима была уже почти на исходѣ. Снѣгъ началъ таять, вода быстрыми ручьями стремилась съ горъ. Солнце ярко начало показываться по утрамъ, а тепловатый вѣтеръ вѣялъ по цѣлымъ днямъ. Въ первый-же день нашего прихода насъ разобрали поселяне. Тамъ, гдѣ насъ было много, маленькихъ, худенькихъ обходили; а теперь, когда насъ осталось всего трое, то и за насъ почти дрались. На каждаго нашлись десятки охотниковъ. Кричали и шумѣли нѣсколько часовъ, задобривая, каждый по своему, наше начальство, пока рѣшили, кому мы должны отнынѣ принадлежать.

 "-- Видишь, Ерухимъ, какъ изъ-за насъ спорятъ, шепнулъ оѣ Лейба.-- Въ насъ, значитъ, нуждаются. Намъ тутъ будетъ хорошо.

 "Отправляя насъ къ хозяевамъ, начальство дало намъ строгое наставленіе слѣпо повиноваться и вести себя честно и аккуратно, а хозяевамъ было строго наказано кормить и одѣвать насъ какъ слѣдуетъ и, Боже упаси, не бить жестоко, не калечить.

 "-- Да какъ же безъ энтаго? затруднялись наши будущіе хозяева.-- Родныхъ ребятъ и то безъ того не вскормишь.

 "-- Ну, провинился -- лупи розгой, это можно; а вредить -- не смѣй, пояснило начальство.

 "Итакъ, мы разбрелись въ разныя стороны, уговорившись любить другъ друга, сходиться, если только будетъ можно. Разставаясь, мы всѣ трое прослезились. Мы чувствовали нашу полнѣйшую безпомощность въ незнакомой средѣ, между чужими людьми, не имѣющими ничего общаго съ нами.

 "Мой хозяинъ, за которымъ я шелъ, опустивъ голову на грудь, былъ мужикъ еще молодой, коренастый, съ грубымъ, угрюмымъ лицомъ, покрытымъ угрями. Его косые, маленькіе глаза, разбѣгавшіеся во всѣ стороны, осматривали меня ежеминутно съ головы до ногъ и страшно пугали меня. Я поглядывалъ на его здоровенный кулакъ и воображалъ себѣ тяжесть его, когда онъ опустится на мою голову. Я успѣлъ уже попривыкнуть къ солдатской опекѣ; меня тревожила новая, мужицкая.

 Изба моего хозяина лежала на концѣ длинной и узкой деревни, у подножья горы, при дорогѣ, змѣившейся множествомъ шаговъ въ гору и терявшейся въ безлиственномъ лѣсѣ, закрывавшемъ собою весь горизонтъ. Дворъ, въ который я ступилъ, былъ обнесенъ плетнемъ, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ разрушеннымъ. Весь онъ былъ загроможденъ строевымъ и дровянымъ лѣсомъ, набросаннымъ въ безпорядкѣ цѣлыми кучами. На краю двора стояло нѣсколько плетеныхъ хлѣвовъ, облѣпленныхъ глиною, большой, длинный навѣсъ и овчарня. На встрѣчу намъ бросилась цѣлая стая громадныхъ, косматыхъ собакъ. Сначала они попробовали приласкаться къ хозяину, прыгая къ нему на грудь, но, получивъ, въ благодарность за ласку, нѣсколько пинковъ ногою, они отстали отъ него и набросились на меня. Въ одну минуту полы моей казенной шинели были изорваны въ клочки. Если-бы хозяинъ не разогналъ этихъ чудовищъ, то они самого меня изорвали-бы въ куски.

 "-- Ты чево не обороняешься самъ?

 "-- Я боюсь, пролепеталъ я, заплакавъ.

 "Хозяинъ какъ-то странно посмотрѣлъ на меня съ боку.

 "Изба была очень большая, сложенная изъ толстыхъ, почернѣвшихъ отъ грязи и копоти, бревенъ, переложенныхъ мохомъ. Маленькія, потускнѣвшія окошечки едва пропускали дневной свѣтъ. Изба была натоплена до того, что у меня захватило почти духъ, когда я переступилъ порогъ. Земляной полъ былъ покрытъ толстымъ слоемъ грязи и разными нечистотами. Въ одномъ углу стоялъ ткацкій станокъ, въ другомъ деревянная огромная ступа, въ третьемъ столярный становъ. Старая баба работала у ткацкаго станка, другая, молодая, толкла что-то въ ступѣ, а дѣвка возилась у огромной печи. На широкихъ полатяхъ горланило нѣсколько человѣкъ дѣтей. Оттуда выглядывала сѣдая, старческая голова, съ желтымъ лицомъ, обросшимъ сѣдою бородою. Подъ самыми полатями, въ углу, виднѣлось нѣсколько почернѣвшихъ иконъ. Во всей избѣ стоялъ ужасный шумъ, трескъ и стукъ.

 "Переступивъ порогъ, я остановился, обнаживъ голову, не зная куда ступить. Хозяинъ, снявъ шапку, помолился на образа и обратился къ старику, лежавшему на полатяхъ:

 "-- Отбилъ работника, тятя.

 "-- А што?

 "-- Изъ рукъ, шельмецы, вырывали. Ну, да я первый ухитрился уладить.

 "Старикъ окинулъ меня лѣнивымъ взглядомъ.

 "-- Ты чево, малецъ, на образа не кланяешься? прошамкалъ онъ, пожевывая своими беззубыми челюстями.

 "-- Нешто христіанинъ онъ? оправдалъ меня хозяинъ, сынъ старика.

 "-- А што-жь онъ такое?

 "-- Стало быть, изъ жидовъ.

 "Старикъ осѣнилъ себя крестнымъ знаменіемъ и плюнулъ. Бабы, даже дѣти повернули ко мнѣ головы и гнѣвно на меня посмотрѣли.

 "-- А для-че ублюдка въ избу взялъ? спросила старуха, сверкнувъ глазами на хозяина.

 "-- Подь, Сильвестръ, отдай назадъ, посовѣтовалъ старикъ.

 "-- Нѣ, тятя, не можно. Бумагу подписалъ, стало быть -- конецъ.