Записки еврея

 Недолго однакожь суждено было бѣдному отцу моему блаженствовать. Внутренніе помыслы человѣка невольно вырываются по временамъ наружу и разрываютъ плотину внутренней замкнутости, какъ бы крѣпка она ни была. Въ диспутахъ моего отца вырывались иногда такія мысли и выраженія, которыя были совершенно чужды талмудейскому и хасидимскому ученіямъ. Даже съ своими учениками онъ при удобныхъ случаяхъ отдалялся отъ прямаго предмета преподаванія, и объяснялъ имъ значеніе и законы новолунія, причины затмѣній {Евреи считаютъ затмѣніе предзнаменованіемъ приближающихся событій, на основаніи талмудейскаго изреченія: "Затмѣніе солнца предвѣщаетъ бѣду евреямъ, а затмѣніе лупы,-- бѣду другимъ народамъ". Изреченіе это евреямъ тѣмъ болѣе по душѣ, что затмѣніе луны гораздо чаще затмѣнія солнца.} и тому подобное. Въ своемъ забытьи, онъ не замѣчалъ той пропасти, которая образовалась мало по малу вокругъ него; не замѣчалъ возраставшей холодности своихъ прежнихъ друзей, и подозрительныхъ пріемовъ родителей своихъ учениковъ, число которыхъ съ каждымъ днемъ уменьшалось подъ различными предлогами. Онъ уже тайно обвинялся въ эпикуреизмѣ, {Подъ эпитетомъ эпикуреецъ евреи не подразумѣваютъ человѣка, предавшагося исключительно наслажденіямъ жизни, а того, который позволяетъ себѣ какое бы то ни было сомнѣніе относительно какой бы то ни было талмудейской нелѣпости. Встрѣчается очень много субъектовъ, прослывшихъ между евреями эпикурейцами, которые питаются лукомъ, молятся чуть ли даже не во снѣ, и постятся, какъ истые аскеты.} и катастрофа подкрадывалась къ нему все ближе и ближе.

 Въ одну изъ пятницъ, вдругъ самымъ неожиданнымъ образомъ, притащился на одноколкѣ тесть отца моего, знаменитый раввинъ города X. Раввинъ этотъ родился, учился, достигъ высокаго сана и состарѣлся въ родной норѣ, выѣзжая изъ своего городка всего раза два въ теченіе семидесяти лѣтъ жизни, и то въ самыхъ торжественныхъ случаяхъ. Въ этомъ дряхломъ фанатикѣ содержалось болѣе стоицизма и пренебреженія къ жизни, чѣмъ въ цѣлой дюжинѣ самыхъ сумасбродныхъ факировъ. Его внезапный пріѣздъ, натуральнымъ образомъ, возбудилъ много толковъ въ городкѣ Р. Послѣ холоднаго, истинно-раввинскаго привѣтствія, гость, не сообщая никому о цѣли своего посѣщенія, отправился въ баню. Возвратившись оттуда раскраснѣвшимся донельзя, съ пейсами и бородою, похожими на мочалки, онъ, не говоря ни слова, переодѣлся въ субботнее платье и побѣжалъ въ синагогу {Выраженіе побѣжалъ надобно понимать въ буквальномъ смыслѣ. По религіозному, настольному кодексу евреевъ, называемому Шулхесъ-Орухъ, въ синагогу надобно бѣжать, изъ синагоги же должно идти медленно, мелкими шагами, доказывая тѣмъ крайнее нежеланіе отдаляться отъ мѣста молитвы. Поклоны въ синагогѣ надобно совершать, нагибаясь быстро, и разгибаясь медленно, постепенно.}. Цѣлый вечеръ затѣмъ и весь день субботній онъ такъ былъ поглощенъ различными религіозными обрядами {Евреи вообще, а по субботамъ и праздникамъ въ особенности, имѣютъ столько молитвъ и гимновъ на каждомъ шагу, при каждомъ дѣйствіи, что. имъ почти не остается времени для самихъ себя. Они жужжатъ какъ мухи цѣлые дни и вечера: утромъ натощакъ, передъ трапезой, во время трапезы, послѣ каждаго блюда, при каждомъ глоткѣ, передъ окончаніемъ ѣды, по окончаніи ѣды, передъ вечеромъ, вечеромъ передъ сномъ и проснувшись ночью.}, такъ былъ погруженъ двойною своей душою {Талмудъ увѣряетъ, что евреи по субботамъ получаютъ свыше добавочную душу, которая не оставляетъ еврея до окончанія субботы. Эти души -- дармоѣды, состоя цѣлую недѣлю въ резервѣ, безъ всякаго занятія, заѣдаютъ бѣднаго еврея по субботамъ, удвоивая его апетитъ.} въ небесныя созерцанія, что отцу моему рѣшительно не было возможности подступить къ нему съ разспросами. Да и было бы напрасно его разспрашивать: этотъ святой по субботамъ даже не разговаривалъ о житейскихъ вздорахъ и вообще не выражался будничнымъ языкомъ {Многіе равинны и воообще ученые ортодоксы, но субботамъ и праздникамъ ни о чемъ не говорятъ, кромѣ о торѣ и талмудѣ, да и то считаютъ грѣхомъ выражаться на еврейскомъ нѣмецко-русско-ольскомъ жаргонѣ, а переводятъ экспропмтомъ все на древне-еврейскій языкъ, который немилосердно коверкаютъ.}. Тѣмъ не менѣе отецъ мой не могъ не замѣтить какой-то скрытой перемѣны въ обращеніи дражайшей своей половины, и какой-то холодной злобы со стороны святаго тестя, выражавшейся въ частыхъ косвенныхъ взглядахъ и мурлыканіи.