Записки еврея

— Вся система этой науки не соотвѣтствуетъ ни библіи, ни Талмуду.

— Сохрани насъ Господи! воскликнулъ испуганный каббаллстъ, и отступилъ шагъ назадъ.

— Не солнце вертится вокругъ земли, а земля и все видимое на тведи небесной кружится около солнца. Солнце же почти стоитъ на одномъ мѣстѣ.

— Какъ же это такъ? Да вѣдь это ложь?

— Почему же ложь? спросилъ насмѣшливо отецъ.

— Егошуа (Іисусъ Навинъ) въ тотъ день, въ который Господь предалъ Аморрея въ руки Израиля, сказалъ предъ израильтянами: «Стой, солнце, надъ Гаваономъ и луна надъ долиною Аіалонскою», и остановились и солнце и луна, доколѣ народъ мстилъ врагамъ своимъ. Еслибы земля кружилась, а солнце стояло всегда на одномъ мѣстѣ, то Егошуа приказалъ бы остановиться не солнцу, а землѣ.

Отецъ молчалъ, и любовался недоумѣвающей рожей учителя. Меня это чрезвычайно заинтересовало.

— Или ты полагаешь, что это книжонка лучше понимаетъ порядокъ вселенной, чѣмъ намѣстникъ Монсея, остановившій солнце велѣніемъ Еговы?

— Я ничего не полагаю. Я только убѣжденъ, что система эта болѣе подходитъ къ истинѣ, потому уже, что всѣ астрономическія вычисленія гораздо точнѣе и безошибочнѣе.

— А изрѣченіе великаго мудреца какъ объяснишь ты? «И растворяетъ Онъ (Господь) окна небесныя, и выводитъ Онъ солнце изъ мѣста его пребыванія». А ну-ка! какъ объяснишь ты это по твоей новой системѣ? спросилъ торжествующій учитель.

— Я могъ бы и то и другое объяснить, но не имѣю желанія. Объясните себѣ сами, какъ знаете, дядюшка.

— Изволь, я объясню: всѣ твои книжки, и всѣ подобныя выдумки эпикурейцевъ — ложь, ложь и ложь!

Говоря это, каббалистъ былъ такъ взволнованъ, что отецъ рѣшился прекратить разговоръ.

— Вы огорчаетесь, дядюшка, сказалъ онъ: — а потому оставимте лучше этотъ непріятный споръ.

Но разъярившійся противникъ не соглашался на перемиріе.

— Ты, въ своемъ грѣховномъ невѣріи, толкуй себѣ какъ знаешь изрѣченія библейскія, но я предостерегаю тебя: Егова мстимъ дѣтямъ за грѣхъ невѣрующихъ отцовъ! И доказательство этого имѣю уже въ твоемъ сынѣ.

Я удвоилъ вниманіе.

— Въ моемъ сынѣ? переспросилъ отецъ.

— Да, да, въ твоемъ сынѣ.

— Неужели и онъ уже эпикуреецъ и грѣшникъ?

— Онъ еще слишкомъ глупъ для этого, но будетъ современемъ! И къ какому поприщу ты готовишь его?

— Вы испугатесь. Я рѣшился отдать его въ гимназію, и сдѣлать изъ него медика. Это по моему…

— Да, по твоему… но не по моему! закричала моя мать, явившаяся вдругъ предъ диспутантами. — Какъ тебѣ не совѣстно, обратилась она съ укоромъ къ отцу: разсказывать каждому свои глупости? Видно, ты еще не довольно проученъ въ прежнія времена.

— Полно, полно, Ревекка! я шутилъ! увѣрялъ отецъ, пытаясь задобрить ее; но она не унималась. Явилась на сцену Леа. Мать замолчала, и дулась на отца цѣлыхъ два дня, несмотря на всѣ экстренныя средства, пущенныя въ ходъ моимъ отцомъ къ заключенію супружескаго мира.

Я былъ въ восторгѣ отъ отца. Я удивлялся ему; я уважалъ, я любилъ его, и радовался за себя. Я опережу Митю, непремѣнно обгоню его, повторялъ я себѣ въ сотый разъ. Вотъ удивится Марья Антоновна и Оля, когда я нежданно негаданно, вдругъ подкачу къ нимъ, на новенькихъ дрожкахъ, полнымъ докторомъ! Я радовался напрасно: мой отецъ былъ мастеръ въ теоріи, но не на практикѣ. Онъ былъ слабый мужъ, состоявшій подъ башмакомъ своей жены. Этотъ женскій, деспотическій башмакъ затопталъ въ прахъ и его любимую идею, и мою блистательную мечту.

Мои родители разнѣжились ко мнѣ, особенно отецъ. Они рѣшили продержать меня нѣсколько мѣсяцевъ дома, пока я совершенно не окрѣпну. Спокойная жизнь, хорошее питаніе, лѣсной воздухъ и моціонъ возстановляли мои силы съ изумительною быстротою. Я хвастался своимъ знаніемъ русскаго языка, и не упускалъ случая блеснуть имъ при матери, заговаривая, кстати и некстати, съ мужиками и бабами. Но мать, казалось, гордилась мною очень мало.

— Дорогой цѣной досталась тебѣ эта болтовня! сказала она мнѣ однажды, и глубоко вздохнула. Она намекала на мои пейсы, а они, проклятые, какъ на зло не отрастали, какъ будто на ихъ корни налегла вѣчная засуха.