Записки еврея

— Раби! прежде всего отвѣдаемъ настойки и закусимъ чѣмъ богъ послалъ. Милости просимъ, дорогіе гости. Раби, благословите!

Съ этими словами хозяинъ подошелъ первый къ столу, налилъ изъ штофа большую рюмку водки и поднесъ раввину.

Раввинъ прочелъ короткую молитву, отвѣдалъ немного, затѣмъ поочередно обратился въ хозяину и къ каждому изъ болѣе значительныхъ собесѣдниковъ, назвалъ каждаго по имени и каждому пожелалъ обычный «лехаимъ» (на здоровье) и отъ каждаго выслушалъ отвѣтное «лешолемъ» (на благополучіе) и въ заключеніе опрокинулъ въ ротъ содержаніе рюмки, залпомъ.

Около получаса продолжалась суматоха. Наконецъ, всѣ напиточные и съѣстные припасы были поглощены и интродукція, предшествующая каждому кагальному приговору, была выполнена. Тишина возстановилась.

— Раби! обратился хозяинъ къ раввину — сюда пришелъ какой-то незнакомый еврей, который имѣетъ дѣло въ кагалу. Выслушайте его и пусть идетъ себѣ. При обсужденіи общественныхъ дѣлъ всякій посторонній — лишній.

Раби Давидъ подошелъ съ поклономъ къ раввину.

— Кто вы и откуда? спросилъ его раввинъ, подавъ ему руку по обычаю.

— Я изъ губерніи… Мое ими — Давидъ, а фамилія — Шапира.

— Никогда не слыхалъ этого имени. Вы давно здѣсь?

— Я живу здѣсь нѣсколько уже недѣль, да и часто пріѣзжаю сюда по дѣламъ.

— Отчего же не видать васъ въ синагогахъ и почему вы не бывали на моихъ проповѣдяхъ?

— Я очень занятъ, и мнѣ мало времени остается отъ своихъ дѣлъ.

— Истый израильтянинъ по субботамъ не имѣетъ никакимъ дѣлъ и занятій, кромѣ святыхъ трапезъ субботнихъ, молитвы и служенію Еговѣ и Его святому имени.

— Это совершенная правда, раби. Но я здѣсь въ чужомъ городѣ, и не имѣю никакихъ знакомствъ.

— Знакомствъ? развѣ для дѣтей Израиля между собою нужны знакомства? развѣ мы всѣ до одного не братья? У насъ у всѣхъ одни патріархи: Авраамъ, Исаакъ и Іаковъ и одинъ Богъ-Егова, да будетъ имя Его благословенно вовѣки вѣковъ.

При этомъ, раби закинулъ назадъ голову, устремилъ свои подслѣповатые глаза въ потолку и закатилъ зрачки.

Раби Давидъ молчалъ. Онъ не хотѣлъ прерывать экстазы раввина.

— Изъ всего я заключаю, что вы, раби Давидъ, не изъ нашихъ… Вы миснагидъ, неправда ли?

— Я — еврей, служитель Еговы и, кажется, честный человѣкъ.

— Это все хорошо, но слишкомъ мало… впрочемъ, что вамъ отъ меня угодно?

— Моя просьба относится ко всему благочестивому собранію.

При этомъ раби Давидъ указалъ рукой и глазами на все собраніе.

— Все равно, говорите, сказали нѣкоторые изъ членовъ общества.

— Добрые люди! обратился раби Давидъ къ общему собранію. — Молодой человѣкъ по имени Зельманъ, изгнанъ раввинскимъ судомъ изъ города, разведенъ съ любимою женою! Егова — всесправедливъ, и раввинскій судъ, произносящій приговоръ его — судъ Господа. Не мое дѣло, да и не смѣю я, червякъ ничтожный, разбирать степень вины Зельмана и мѣру его наказанія. Убѣдился я только въ томъ, что раскаяніе этого грѣшника — искренно. Всевышній прощаетъ кающихся. Убѣжденіе это, какъ и давнее мое знакомство съ дядей осужденнаго, возбудили во мнѣ искреннее сочувствіе къ безвыходному положенію несчастнаго. Онъ опасно заболѣлъ, я его съ помощью Божіей спасъ отъ смерти. Онъ бездѣтенъ, безъ средствъ — я его принимаю въ свою семью, увожу отсюда. Просьба моя заключается единственно въ томъ, чтобы этому Зельману былъ выданъ паспортъ.

Во все время монолога, произнесеннаго раби Давидомъ, раввинъ и старшіе потупляли глаза, гости посматривали на хозяина, который бросалъ на говорящаго недоброжелательные взгляды и косвенно наблюдалъ лица присутствующихъ, желая узнать, какое впечатлѣніе производитъ на нихъ простое, но теплое слово раби Давида.

— Просьба моя чрезвычайно натуральна, продолжалъ раби Давидъ. — Приговоръ осудилъ виновнаго къ изгнанію. Можетъ ли осужденный оставить городъ, не имѣя законнаго вида?

— Можетъ, отозвался одинъ изъ присутствующихъ.

— Да вѣдь его поймаютъ въ первомъ городѣ, въ первомъ селеніи, съ нимъ поступятъ, какъ съ бродягой и меня обвинятъ въ передержательствѣ.

— Ну и отвѣчать будешь, грубо вскрикнула одна изъ темныхъ личностей, торчавшихъ по темнымъ угламъ комнаты. — Я несогласенъ!

— Мы всѣ несогласны, повторила хоромъ вся цеховая кучка, подстрекаемая взглядами крупчатника.

— Раби Давидъ! обратился къ просителю раввинъ: — какъ представитель собравшагося сюда благочестиваго общества, я долженъ вамъ объявить, что просьба ваша не будетъ удовлетворена.

— Почему же? позвольте узнать.

— Потому, что общество имѣетъ другіе виды на вашеого Зельнана.

— Какіе же?

— Отвѣчайте, раби Мееръ, приказалъ раввинъ старостѣ.

— На дядѣ Зельнана считается очень большая недоимка. Зельманъ наслѣдовалъ по немъ, а недоимку до сихъ поръ не уплатилъ. Пока общество считало его истымъ евреемъ, оно молчало. Убѣдившись же въ томъ, что онъ не еврей, а ядовитое зелье въ садѣ Израиля, общество считаетъ себя необязаннымъ къ дальнѣйшему снисхожденію. У насъ правило: кто не отбываетъ повинностей деньгами, тотъ отбывай ихъ натурою; не имѣешь денегъ — маршъ въ рекруты.

— Вы сказали, что недоимки числятся на умершемъ его дядѣ?

— Да.