В запертом на ключ кабинете заведующего подстанцией Тарас Осипович, вытирая текущие по морщинистым щекам слезы, пил водку из горла бутылки, с ненавистью глядя на желтую бумагу кляузы, где стояла его собственная виза «Разобрано».
Сидя в натопленной до духоты комнате, Надежда Кукушкина в третий раз перечитывала полученное по почте письмо:
«
—
—
— Вот так, — с удовольствием произнесла Кукушкина, потирая толстые ладони. — Видишь, Машка, как надо?
Ее столь же пухлая дочка, стоящая за спиной, кивнула, потирая виски.
— Не кривись, не кривись! — прикрикнула мать. — О вас, обормотах, забочусь. Вадьке вот жилплощадь выбила, и тебе выбью. Ценили бы!
— Жарко что-то, мама, — произнесла дочка внезапно ослабевшим голосом. — Душно…
— Душно ей, — Кукушкина в четвертый раз принялась читать письмо. — А мне не ду…
Сзади раздался стук упавшего тела.
— Маша!!!
Девочка, издавая длинный мычащий звук, изогнулась на полу, закатив глаза к своду черепа.
— Доча, что с тобой?! Господи, да что же это?!
Тонические судороги сменились клоническими[35], и Маша заплясала на полу, расшвыривая табуретки. Изо рта у нее полетели брызги кровавой слюны, а носогубный треугольник стал быстро приобретать темно-фиолетовый цвет.
Кукушкина трясущимися руками набрала «03». Трубку сняли сразу.
— Девушка, пришлите врача быстрее, моей дочке плохо!! Гагарина, тридцать девять, квартира пять!
—
— Она умирает, что случилось! Живее давайте, у нее лицо синеет! Вы ехать собираетесь или нет?!
—
— Так когда?!! — истерично закричала Кукушкина. — Когда вас ждать?!
Действительно, когда?