Записки Флэшмена. Том 1.

Вы сочтете меня грубым. Так и есть. Но я сэкономил время, а возможно, и деньги тоже, — деньги, которые дураки растрачивают на обещания, а не на удовольствия. У нее дома нашлось вино, мы выпили и болтали добрых минут пять, прежде чем я стал пытаться раздеть ее. Она подхватила игру, дуя губки и бросая на меня соблазнительные взгляды, но едва избавившись от одежды, девчонка тут же обратилась в пламень, и, не стерпев, я взял ее прямо не сходя со стула.

Не могу сказать, почему я нашел ее такой желанной: по причине ли ее связи с Бернье или из-за французских штучек, но я стал частенько навещать ее, и хотя побаивался Бернье, но все же утратил бдительность. И вот вечером, с неделю спустя, когда мы были крепко заняты, на лестнице раздались шаги, и дверь распахнулась. За ней стоял он. Несколько секунд Бернье смотрел, как Жозетта с визгом пытается нырнуть под одеяло, а я, путаясь в подоле сорочки, пытаюсь залезть под кровать — вид соперника поверг меня в ужас. Но он ничего не сказал. Дверь хлопнула, я тотчас вылез и стал натягивать бриджи. В эту секунду мне хотелось одного: оказаться как можно дальше отсюда, поэтому я одевался с некоторой поспешностью.

Жозетта принялась хохотать, и я спросил, что ее так чертовски развеселило.

— Это так смешить, — не унималась она. — Ты… ты наполовину торчать из-под кровати, а Шарль с такой гнев смотреть на твой зад. — И она опять залилась смехом.

Я посоветовал ей придержать язык, она перестала смеяться и попыталась затащить меня обратно в постель, говоря, что Бернье наверняка ушел. Она села и принялась трясти передо мной грудями. Я разрывался между страхом и желанием, пока она не заперла дверь, после чего я решил доделать дело, раз уж начал, и снова разделся. Впрочем, должен признать, что испытал не самое сильное удовольствие, несмотря на то, что Жозетта была в ударе (подозреваю, недавняя ситуация возбудила ее).

Меня терзало сомнение, идти ли мне после этого к ужину, поскольку я был уверен, что Бернье вызовет меня. Но к моему удивлению, когда я собрался с духом и вошел в столовую, он не обратил на меня ни малейшего внимания. Я терялся в догадках, но когда ни на следующий день, ни послезавтра ничего не произошло, я воспрял духом, и даже нанес новый визит Жозетте. Он не заглядывал к ней, и я пришел к выводу, что соперник решил ничего не предпринимать. Значит, Бернье в итоге оказался слабаком, думал я, и уступил свою любовницу мне — не из страха передо мной, безусловно, а из нежелания мараться о ту дрянь, которая обманула его. На самом деле правда заключалась в том, что Бернье не мог вызвать меня, не раскрывая повода и выставляя себя в неприглядном свете, поэтому, лучше меня знакомый с порядками в полку, он избегал возбуждать дело чести из-за женщины. Хотя сам едва сдерживался.

Ничего не подозревая, я расслабился и выболтал секрет Брайанту. Подхалим просиял, и вскоре все плунжеры были в курсе. Теперь катастрофа стала только делом времени, и мне стоило бы догадываться об этом.

Это произошло как-то вечером, после обеда. Мы играли в карты, а Бернье и еще несколько офицеров из «индийцев» вели беседу неподалеку. Играли в «двадцать одно», и случилось так, что во время партии я пошутил насчет бубновой дамы, которую почитал своей счастливой картой. Форрест держал банк, и, когда он перебил мои пять карт тузом и бубновой дамой, Брайант, тупоголовый осел, проверещал:

— Вот это да! Он отбил у тебя даму, Флэши! Какое жуткое огорчение, клянусь Богом!

— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил Форрест, сгребая деньги и карты.

— У Флэши, как известно, бывает наоборот, — заявил Брайант. — Обычно это он отбивает чужих дам.

— А-а, — протянул, ухмыляясь, Форрест. — Но ведь бубновая дама — добрая англичанка, не так ли, Флэш? Ты же, как я слышал, предпочитаешь объезжать французских кобылок.

Все разразились смехом, бросая взгляды в сторону Бернье. Мне стоило бы сохранить спокойствие, но я оказался достаточно глуп, чтобы присоединиться.

— Французские кобылки хороши, — говорю я, — когда на них английский наездник. Француз, конечно, тоже неплох, но не выдерживает долгой скачки.

Острота, без сомнения, вышла довольно плоской, даже если учесть, что мы были навеселе, но и этой искры хватило, чтобы поджечь солому. Следующее, что я помню, это как стул ушел из-под меня, я лежу на полу, а надо мной стоит Бернье с перекошенным от ярости лицом и трясущимися губами.

— Какого дьявола, — начал Форрест, когда я начал подниматься на ноги, и другие тоже повскакали с мест.

Я наполовину встал, когда Бернье ударил меня. Я не удержался и упал опять.

— Бога ради, Бернье! — воскликнул Форрест. — Ты с ума сошел?

И они бросились оттаскивать его, иначе, кажется, он просто растерзал бы меня. Видя, что Бернье держат, я с проклятием поднялся и кинулся на него, но Брайант обхватил меня, крича: «Нет, Флэш! Остынь, Флэши!». Все обступили меня.