Записки гайдзина

В этом свете особенно интересны этнонимы — названия, которые люди дают этническим общностям. Подавляющее их большинство никуда не восходит и никуда не нисходит. «Француз», «киргиз», «норвежец», «кхмер» — это все сугубо нейтральные этнонимы, несущие денотативную функцию. Они просто обозначают. Бывает, впрочем, что нейтральный этноним вдруг начинает употребляться метафорически, становясь восходящим или, чаще, нисходящим. Таковы, к примеру, «спартанец», «пигмей» и «чукча». Но более распространено конструирование новых этнонимов, изначально нацеленных на уничижение. Здесь есть о чем поговорить.

Поучительна сама динамика появления этнонимов. Покуда этнос молод, господствуют простые разбиения, поэтому и этнонимов мало. Слева немцы, справа татары, посередине православные — и хватит. Потом начинается дробление и ветвление, возникают «жиды», «ляхи», «чухонцы», от православных откалываются «хохлы» и «бульбаши» — а уж с приходом индустриальной эпохи добрая половина нейтральных этнонимов обзаводится нисходящими двойниками.

И сколь разнообразна морфология этих образований! Незатейливые «чурки», «чучмеки» и «хачики» соседствуют с изящными кальками вроде «макаронника», «колбасника» и «лягушатника», а также с прямыми заимствованиями типа «ниггера» или «гринго». Популярны антропологические адъективы: «косоглазый», «бледнолицый», «черножопый», «пархатый». Есть даже уничижительный суффикс «ос»: исторически он оформлял слово «негритос», а позднее вычленился из этой лексемы, породив «америкоса». Похожий суффикс «ёз» пока довольствуется «китаёзом» — но лиха беда начало.

С другой стороны, такое разнообразие мы находим не во всяком языке. Если этнос в силу геополитических причин был долго изолирован от мира, то система этнонимов остается неразвитой — что мы сегодня и видим на Японских островах. Все нейтральные этнонимы в японском языке строятся при помощи суффикса «дзин»: «амэрикадзин», «росиадзин», «индодзин». Исключение сделано только для айнов («айну», без суффикса). Есть еще цветовые этнонимы: «хакудзин» («белый человек») и «кокудзин» («черный человек»). Желтому человеку в цветовом этнониме отказано, его называют «адзиадзин» («азиатский человек»). Все мыслимые дзины, за вычетом японцев («нихондзин»), объединены общим термином «гайдзин» («чужой человек», «человек извне»).

Интересно, что практическое толкование слова «гайдзин» не всегда бывает столь однозначно. Китайцы, корейцы и представители Юго-Восточной Азии входят в это множество с большими оговорками. Да и негра далеко не всякий назовет гайдзином. Иными словами, в неотягощенном теориями бытовом сознании «гайдзин» неодолимо тяготеет к «хакудзину», а иногда полностью с ним сливается. Здесь прослеживается живая аналогия с русским словом «иностранец». Теоретически иностранец может быть хоть папуасом, хоть белорусом — но в расхожем народном представлении это всегда холеный, надменный и чудаковатый Мистер-Твистер.

Далее: часто вызывает споры трактовка слова «гайдзин» как нейтрального этнонима. В развитой системе вежливых наворотов, которыми так славен японский язык, существуют более изысканные конструкции: «гайкокудзин» («человек из другой страны»), «гайкоку-но хито» (то же самое, но почтительнее) и «гайкоку-но ката» (совсем уже подобострастно, «иностранный господин»). На фоне этих перлов «гайдзин» блекнет и может показаться нисходящим этнонимом, обидной дразнилкой. Но это не так. От японского простонародья запросто можно услышать сочетание «гайдзин-сан» — в самом доброжелательном смысле. В то время как конструкции типа «мистер ниггер» или «товарищ чурка», наоборот, звучали бы подчеркнуто издевательски. Поэтому «гайдзин» — это именно нейтральный этноним, а «гайкокудзин» и иже с ним суть квазивосходящие этнонимы, обусловленные языковой спецификой.

А что же нисходящие этнонимы? Есть ли таковые в японском языке? Да, есть, но очень мало. Больше других здесь повезло корейцам, чья история пересекалась с японской отнюдь не на паритетных началах. Дремучий обыватель и правый националист никогда не упустят случая назвать корейца пообиднее: «чонко», «бакачон» или как-нибудь еще хлеще. А вот для китайцев подобные этнонимы не прижились: сказался многовековой комплекс перед культурным первородством великого соседа. Существует слово «роскэ», которым иногда награждают россиян, но непонятно: то ли здесь уничижительный суффикс «скэ», то ли искаженное самоназвание «русский». Нисходящая природа этого этнонима неочевидна. Словари и справочники поведают вам также о суффиксе «ко», делающем из американца «амэко», а из итальянца «итако» — но это все маргинальные вывихи, слэнговая периферия, бесконечно далекая от актуального языка.