Записки гайдзина

Эх, Хонда, птица Хонда… Кто тебя выдумал?.. Куда несешься ты?.. Дай ответ. Не дает ответа. Знай только мечутся поршни в цилиндрах, да сверкают искры в камерах сгорания, да готовит новую смесь трудяга карбюратор, да отработанный выхлоп летит прочь из трубы. А по бокам все поля да поля, нескончаемые поля — осенние, убранные, без риса, без воды, без тракторов, без лягушек — тянутся и тянутся до самых гор. Горы же обступили всю долину кольцом, и снег уже лег на иные вершины, и на той, что прямо по курсу — тоже снег, а пониже — покуда зелень, а еще пониже — деревенька, а поближе — мост через речку, а еще ближе…

А еще ближе — полосатый жезл полицейского.

Я шарахнул по тормозам, но это уже ничего не меняло. Нас застукали. Не успев даже толком погасить скорость, я вихрем пронесся мимо дядьки с жезлом — а уж потом только перешел в левый ряд, прижался к обочине и остановился. Нашкодивший бог развернулся и нырнул обратно в тучу, оставив меня наедине с моим незавидным жребием. Радио продолжало грохотать — я его выключил. Туча снова наплыла на нас. Лето кончилось.

— Что такое? — всполошилась ничего не заметившая подруга.

— Чего, чего… — сказал я мрачно. — Кобыла ваша околела.

— Какая еще кобыла?

— Такая… «Все хорошо, как никогда».

— Хорошо?!

— Конечно… К чему скорбеть от глупого сюрприза?.. Будем ходить пешком…

Впереди нарисовался еще один гаишник и махнул палкой, зовя к себе. Я медленно тронулся. Там, на узенькой площадке, стоял полицейский микроавтобус — в таком же меня обрабатывали неделю назад.

Я приближался, и гаишник увеличивался в относительных размерах. Черты лица под его фуражкой проступали все отчетливее — и чем отчетливее они проступали, тем сконфуженнее я становился. Я не знал, радоваться мне или стыдиться, напрячься или расслабиться. Его лицо тоже вытянулось, когда он меня разглядел. Он тоже не знал, как реагировать. Остановясь рядом с микроавтобусом, я вылез. Он подошел ко мне.

— Здравствуйте, — сказал я. — Как ваша поясница?

— Спасибо, лучше. — Он поправил фуражку. — Вы превысили скорость.

— Извините пожалуйста. Очень виноват.

— Ваши права.

— Держите.

Он повертел в руках мою карточку. Посмотрел куда-то вдаль.

— Центр-то легко нашел?

— Да, очень легко.

— А теперь обратно?

— Да, как вы посоветовали.

Он снял фуражку, пригладил волосы. Кивнул на мою машину.

— Американка?

— Японка.

Удивившись, он засунул голову в окно. Вынул обратно, надел фуражку.

— Действительно. Я думал, негритянка.

— Нет, загорелая просто.

— Гаруфрэндо?

— Знакомая.

— Ну-ну…

Мы оба замолчали. На асфальте неподалеку от нас стоял ящик с множеством тумблеров и регуляторов. На его светящемся табло я разглядел цифры: «170».

Леонид Осипович думал. Страшно было представить, сколько противоречивых мыслей и чувств клокочет сейчас под этой фуражкой. Я боялся его отвлечь. Я только тихо надеялся. И я поднял голову к небу, моля всех богов о снисхождении.

Бог дорожного движения проколупал в туче дырку, высунул голову и увидел меня.

— Тьфу ты! — сказал он. — Гайдзин… Извини, не разглядел.

— А если бы разглядел? — спросил я.

— Ну… Я вообще-то гайдзинов не подгоняю. Если только сами…

— А своих зачем подгоняешь?

— Ну как… Вот эти насшибают сейчас денег, а потом построят мне храм.

— Ха-ха, — сказал я. — Раскатал губу.

— Не построят, думаешь? — встревожился бог.

— Держи карман.

— Ты зачем богу грубишь?

— Затем, что меня навечно лишат из-за тебя прав. Или даже депортируют.

— Ай-яй-яй, — сказал бог. — Я не хотел. Но ты не паникуй, я сейчас придумаю что-нибудь… Уже придумал!

Он исчез в тучах. Леонид Осипович все морщил свой лоб. Его фуражка накалилась от раздумий. Чувство долга боролось у него с личной симпатией. Нравственный императив — с горьким пониманием своей замазанности. Я видел, что он изо всех сил ищет соломоново решение, ищет волшебную формулу, которая устроила бы всех. И я снова взмолился, прося богов ниспослать ему такую формулу.

Как старая граммофонная пластинка, зашипела и забубнила рация. Сообщали о поимке еще одного. Леонид Осипович бросил взгляд на меня, поднес рацию ко рту и сказал:

— Давай!

А другой рукой протянул мне мои права.

Я взял их и не знал, что делать дальше. Он пошагал к проезжей части и, уже отвернувшись от меня, вдруг широко махнул жезлом — так машут регулировщики, когда хотят изобразить зеленый свет. Боясь поверить, я сунул права в карман, взялся за дверцу, огляделся в нерешительности… Вокруг никого не было. На ящике высвечивались новые цифры: «200». Я сел в машину и хотел завести мотор — как вдруг увидел, что Леонид Осипович идет обратно и делает какие-то знаки. Я опустил стекло. Он подошел, наклонился ко мне и негромко сказал:

— Ты это… Антирадар купи, вот чего!

Мудрые слова буравчиком ввинтились мне в правое ухо.

* * *

— Куда тебя везти? — спросил я в десятый раз.

Вопрос прозвучал на заднем ходу. Я сдавал назад, чтобы вырулить обратно на дорогу. Птица Хонда недовольно клекотала. Она не любила летать задом наперед.