Записки гайдзина

— Ха! — воскликнул профессор. — А он не верил! Он сомневался! Владлен, то, в чем ты сейчас сидишь, есть квинтэссенция японской культуры! Восток как таковой. Ты погляди на эти камни, погляди на этот мох, который их облепил! Послушай журчание этого источника! Внюхайся в эту воду! Или взгляни на табличку, которая перед тобой. Что на табличке написано, как ты думаешь? На ней написано трехстишие, сочиненное безымянным поэтом, который посетил этот источник триста лет назад. Чтобы мы тут не просто сидели и потели — а чтобы мы думали о возвышенном! Вадичек, переведи нам трехстишие.

— «Вода не для питья», — перевел я.

— А природа вокруг! Нет, Владлен, ты погляди на природу! Этой природой можно любоваться круглый год. Весной сакуры, летом хризантемы, осенью каки, зимой — снег на голых ветках… Разве такое есть в твоей Калифорнии?

— Ну-у-у-у… — протянул Владлен Эдисонович.

— А это что такое и куда? — вдруг спросил Гена Сучков, показывая пальцем на узкий канал, выходящий из бассейна и крюком заворачивающий за бамбуковую изгородь. — Может, это как раз в сауну?

— Может, — сказал Рауль Абрамович. — Может, в сауну. А может, и не в сауну. Надо проверить. Проверишь?

— Проверю! — Гена встал и сделал шаг к каналу.

— Полотенце! — напомнил ему профессор.

— А, да… — Гена поднял с гранитного валуна полотенце, прижал его к паху левой рукой и, балансируя правой, побрел по колено в воде. — Тут горячо! — сказал он на входе в канал, где как раз лилась вода из источника. — Тут, наверное, все сорок семь! — Высоко поднимая тощие ноги, он миновал горячее место и исчез за изгородью.

— Это, наверное, в бабское отделение! — шепнул Рауль Абрамович и затрясся.

— Зачем? — удивился Владлен Эдисонович.

— Тоже рудимент! Исторически было одно отделение на всех, теперь только дорожка осталась. Ну ничего, разберется, вернется

Профессор погрузился в бассейн по шею. Владлен Эдисонович зачерпнул ладонями воды, омыл бакенбарды, довольно крякнул и погрузился тоже. Я уже сидел в воде по самые ноздри, наблюдая, как длинные сосновые иголки, похожие на ржавые пинцеты, плавают передо мной по белесой водной поверхности. К одному такому пинцету подрулила водомерка. Принюхалась, поморщилась — и порулила прочь, отфыркиваясь от испарений. Я ей посочувствовал.

— Удивительно, — сказал Владлен Эдисонович. — Такое райское место, и ни души!

— Погоди еще, — ответил Рауль Абрамович. — Часов с пяти-шести тут будет не протолкнуться. Про выходные я вообще молчу. Сейчас время рабочее, одни прогульщики приходят, вроде нас.

Он вылез из бассейна, подошел к торчащему из стены крану с надетым на него зеленым шлангом, повернул вентиль и облил себя холодной водой. Я тоже вылез, но вместо обливания завалился в сугроб. Полминуты полежал на спине и столько же на животе. Владлен Эдисонович просто постоял на каменных плитах, остывая пассивно. Потом все трое залезли обратно в бассейн.

— Что-то он долго, — озабоченно сказал Рауль Абрамович. — Взяли его тетки в оборот. Вадичек, может сходишь, посмотришь?

Не успел я дойти до канала, как Гена вышел оттуда сам. Левой рукой он прижимал к паху полотенце, а правой хватался за валуны, чтобы не споткнуться.

— Сауну нашел! — прокричал он радостно.

— Какую еще сауну? — удивился Рауль Абрамович. — Ты где был-то?

— Там женское отделение. Совершенно пустое. И в нем сауна. Сто десять градусов.

— Что за матриархат? — возмутился Владлен Эдисонович. — Почему тогда в мужском нету?

— Новые времена, — сказал я. — Политическая корректность.

— Может, сходим тогда? — Владлен Эдисонович вопросительно оглядел всю компанию. — Раз уж там пусто, а? Выставим караул и попаримся, как люди. А то мистер Судзуки узнает, что мы не попарились, и руки на себя наложит.

Рауль Абрамович задумался.

— Я в затруднении, — сказал он. — Конечно, можно еще раз спасти жизнь этому несчастному Судзуки. Но ведь я, как-никак, университетский профессор. Мне не к лицу тайком посещать женские бани. А ты какого мнения, Вадичек?

— По-моему, все не так трагично, — сказал я. В конце концов, мы могли перепутать. Мы иностранцы. Мы вовсе не обязаны знать иероглиф «мужчина». Если нас прищучат, мы всегда сможем оправдаться.

— Ты думаешь? Тогда иди первый, а мы за тобой.

Пройдя гуськом по каналу, мы оказались в точно таком же бассейне. Вылезли из него, прошлепали по каменным плитам и столпились у двери. Запотевшее стекло скрывало мыльню от постороннего взора. «Есть кто-нибудь?» — крикнул я, приоткрыв дверь на два пальца. Ответа не было. Мы проскользнули внутрь и двинулись по мыльне на цыпочках, прижимая полотенца к чреслам. Прислушались к предбаннику — там тоже было тихо.

— Отлично, — шепнул Рауль Абрамович. — Кто на шухере встанет?

— Давайте, я постою, — сказал Гена.

— Давай. Мы тебя потом сменим.

Полки в сауне были застелены широкими оранжевыми полотенцами. Пахло горячим деревом. С комфортом рассевшись, мы втянули ноздрями жаркий сухой воздух.

— Татэма ий дэс! — сказал профессор Лишайников.

— Чего-чего? — не понял Владлен Эдисонович. — Джапанис?

— Ага. Значит «очень хорошо».

— Понятно.

— А еще мне нравится, как по-японски «понедельник».